Избранное
Шрифт:
— Не видал, Бюньямин, привез американ нашу куропатку?
Ничего не ответил Бюньямин, только осклабился, негодник. А я-то надеялся, что уж кто-кто, а бедняк поймет нас. Махнул я рукой и зашагал дальше к дому Карами. По пути нам еще повстречался сторож Омер.
— Привез он куропатку Яшара, не знаешь? — спросил я.
— Кто? — удивился Омер.
— Американский охотник Харпыр-бей.
— Валлахи, не знаю, дядюшка Эльван.
Еще попались нам по пути Юксель Вонючка и Джулук Али, но и они ничего толком не ответили нам. Чужая беда глаза не ест.
Солнце только перевалило за полдень. Мы спешили к дому Карами.
Низкая деревянная тахта на веранде Карами была устлана ковром, завалена подушками.
— Гуд, гуд поет…
Мой Сейдо-эфенди пристроился с краю тахты, рядом с ним уселись Пашаджик и Мемишче, Карами же — с другого краю. И все эти люди сидели промеж нас с Яшаром и куропаткой. Я покрепче сжал руку мальчика, не то он сразу же кинулся бы к клетке. Стоим мы и слушаем, как изливает свое горе горькое птица, стоим и поделать ничего не можем.
Все идут, и идут, и идут караваны Вслед за птицей, умчавшейся в дальние страны. Ты подругу свою не зови, не зови — Между ней и тобою — тьма да туманы.Меня от волнения дрожь проняла, не знал, что делать с собою — то ли сесть вместе со всеми, то ли остаться стоять. Одно только знал наверняка — нельзя отпускать руку Яшара. Он раз дернулся, другой, но я только крепче сжал его ладошку. Я больше всего боялся, что он сейчас наделает глупостей, и тогда нам уже не вернуть куропатку, только осрамимся.
До Харпыра-бея, видно, не доходило, что с нами делается. Завидев меня, он поднялся с места и радостно закричал:
— О-о-о! Вот мои друзья пожаловать!
Следом за американом поднялась и его супружница. А поскольку гости поднялись со своих мест, то и остальным неудобно было не встать. Даже мой неразумный Сейдо поднялся, хоть и без видимой охоты. Харпыр-бей приблизился к нам.
— Друг пожаловать! Мой вери гуд друг!
Он протянул мне руку для приветствия. Что оставалось делать? Одной рукой я о трость опираюсь, другой держу Яшара. Не было у меня иного выхода, кроме как отпустить внука.
— С приездом, Харпыр-бей, — только и успел я сказать и протянул руку, чтоб пожать его протянутую руку, а Яшар в тот же миг стрелой метнулся к клетке и вцепился в нее.
Не успел я и глазом моргнуть, как подскочили к ребенку с одного боку Карами и с другого — Бага Хамза. Они зажали мальчика, а мой неразумный сын вцепился в клетку и давай тянуть на
В один миг закружилось все, завертелось на веранде дома Карами — дочки визжат, американские дети разверещались и вцепились ручонками в мать. Жена Харпыра-бея выпучила от удивления глаза. Один только Харпыр-бей мотает головой и улыбается как ни в чем не бывало — не дошло еще, видно, до него, что происходит. Да и не верилось ему, что Яшар может посягнуть на куропатку. Но остальные сразу смекнули, что к чему. Каковы мерзавцы! Набросились всем скопом на малыша, за шею схватили, стали ему руки выворачивать. Наконец одолели, вырвали из заломленных рук клетку. И кто больше всех старался? Мой сын! Завладев куропаткой, он поднял клетку высоко над головой, будто победитель — награду. Стоит и зубы скалит, болван! Тут наши взгляды скрестились, смутился он, сник, опустил клетку, спрятал за спину и попятился к стене. Не видя, налетел на жену Харпыра-бея, чуть с ног не сбил. Карами продолжал сжимать шею Яшара, и Бага Хамза заламывал ему руки.
— Отпусти ребенка, скотина ты этакая! — закричал я. — Сломаешь шею, медведь.
Ничего не ответил мне Карами, только пошли у него по щекам желтые да багровые пятна. Наконец разжал он губы и скомандовал сторожу Омеру:
— А ну-ка спусти с лестницы этого щенка! Чтоб духу его здесь не было! И вообще встань у ворот и не впускай сюда посторонних!
И хоть был я в его доме на правах гостя, но не сдержался:
— Заткни свою грязную пасть, Карами! Кто дал тебе право называть моего внука щенком?! В моем роду только одна собака и водится — Сейдо, да и тот опаскудился из-за того, что с тобой якшаться начал. Не смей Яшара щенком называть, не то горько пожалеешь об этом!
Засмеялся Карами — постарался на шутку дело вывернуть. Ах ты шакал криводушный!
— Не кипятись, Эльван-чавуш. Все они — что твои, что мои чада — все щенята. Я и своих сынов щенками называю — и Намыка, и Невзата, и старшего — Нуреттина. Вот и вырвалось у меня по привычке. Не серчай, Эльван-чавуш. Проходи лучше, присаживайся вместе с нами. А о том, что случилось, и думать забудь. Кто осудит ребенка за неразумный поступок? Отняли мы у него клетку, чтоб сраму не вышло. Проходи, Эльван-чавуш, садись.
А тут еще Харпыр-бей подтолкнул меня к своей жене:
— Этот человек есть мой прима друг!
С каких это пор стал я «прима другом» американа? Ну и народ!
Бесстыжая супружница американова встала предо мной, присела, согнув колени, опять поднялась и стала жать мне руку.
— Этот дедушка очен гуд! Он есть очен красивый дедушка, — сказала она.
Тем временем сторож подхватил Яшара под мышки и поволок вниз по лестнице. Что делать — уйти вслед за внуком или остаться и попытаться еще как-нибудь отвоевать куропатку? А пока я стоял в нерешительности, Карами подошел ко мне и, надавив на плечи, силком усадил.
— Садись, Эльван-чавуш, отведай нашего угощенья. Харпыр-бей опять настрелял куропаток. Он выехал сегодня из Анкары рано утром, в Сейдиме свернул к берегу реки, а там — видимо-невидимо куропаток. И в Хелледже, и в Айватлы их тоже, говорят, без счету водится. Вот он и настрелял их. Дочки мои их почистили, приготовили отвар, на бульоне пиляв сделали. Попробуй!
Тут и Пашаджик вмешался в разговор:
— Слушай, Эльван-чавуш, разговоры о куропатке затянулись сверх всякой меры. Сын твой от всей души сделал подарок нашему другу, а внук ястребом накинулся на куропатку, хотел отнять ее. Стыдно перед гостем. Да и перед соседями тоже. Ты же мудрый человек, Эльван Бюкюльмез, не допусти до скандала, посовестись.