Избранное
Шрифт:
«Вот и свиделись мы, Федор Николаевич. Свиделись… Больно поздно только это стало… А вот свиделись… — говорила про себя Мария. — А почему же так это? Почему? Было же раньше совсем по-другому…»
Встала перед Марией прощальная та пристань, от которой должен был вот-вот отойти на войну второй пароход. Гармонь звенела в толчее. Военком чего-то кричал в трубу. Бабы ревели. Пацанва путалась под ногами. Мария протиснулась к Федору, что уже собирался взойти на трап. Молча потянула его за рукав. Он, занятый своим, недовольно обернулся.
— Федор…
— А-а, Мария! —
— Федор… Я тебе чего сказать хочу…
Он опустился с трапа и с трудом выбрался из толпы вместе с ней.
— Што тебе? Говори.
— А вот што… Если вернешься, а Полина тебя не дождется… Тогда можно к тебе?..
Он широко раскрыл глаза, а через мгновение обнял ее и рассмеялся прямо в лицо.
— Можно, Мария! Тогда все будет можно! Только, постой, чего-то я не пойму… Ты об чем?
— Люб ты мне… — Она вырвалась и сразу же растворилась в толпе.
Пароход загудел длинно и густо.
Она, кажется, а может, ей это только показалось, слышала еще голос Федора, что звал ее:
— Мария! Мари-и-ия!
Сколько с того прошло…
Федор открыл глаза, распрямился, потер ладонью обметанное рыжей щетиной лицо.
— Садитесь, Федор Николаевич, чай пить.
— Угу, — промычал он, сильно втянув в себя воздух. — Чай, говоришь? Мария… А я малость того… Ты не забижайся только… Мы с Афанасием Кругловым малость того… Он меня… проиллистрировался, говорит… По части положения между народов… Три дня, говорит, тразистор слушал… А меня… Меня предателем обозвал… Да я тоже… Не забуду.
— Чай-то простынет.
— Чай-то простынет… — закивал Федор и, качнувшись, поднялся с лавки. — Горячий…
— А вы подуйте, подуйте…
— Знаешь, Мария, я не хочу чаю-то… Спать ты меня определи куда…
— Счас я, счас, — подхватилась Мария. Она исчезла в горнице.
— А ты што же, одна? Мужик-то где?
— Одна теперь… Дочка в райцентр уехала, на продавца учиться стала. Продавцом в сельпе будет. Большая уж Нюрка-то. Самостоятельная. На продавца выучится и у нас в сельпе торговать станет. Вы ее не знаете, наверное?
— Как же…
— Знаете?
Федор не ответил. Он уронил голову на столешницу и снова дремал.
Мария тихонько подошла к нему и растолкала.
— Пойдемте, Федор Николаевич. Я вам койку раскрыла. Там проспитесь…
— Да, да…
Она довела его до койки и усадила. Подумав немного, стала стаскивать сапоги и постепенно раздела совсем. Потом аккуратно опрокинула Федора на подушки и занесла ноги в белых, порванных на правом колене подштанниках. Накрыла одеялом. Через минуту Федор захрапел, а она еще долго сидела в кухоньке и украдкой, как будто от кого-то, снимала концом платка ползущие по щекам слезы…
Под утро уже, когда чуть заметно засинели промороженные окна, Мария оторвалась от стола, возле которого просидела всю ночь, разделась и осторожно, боясь разбудить Федора, просунулась между ним и стенкой, неслышно положила ему на грудь руку и враз заснула…
…Привиделся ей старый
— Теперь не утонешь!.. Я теперь тебя на буксир взял!
Он потянул ее за волосы, и Мария засмеялась, забила по воде руками… и проснулась.
— Мария… Мария! — теребил ее Федор. — Ты чего это? Смеешься… Проснись!..
Она открыла глаза и тут же стыдливо снова закрыла их.
— Это как же так получилось? — откашливаясь и восстанавливая тем осевший голос, спросил Федор. — Это как же мы с тобой-то… А? Слушай, неужели это я все по пьянке?
Мария, не давая договорить ему, притянула его к себе. Федор напрягся, зажмурился, поддался на мгновение, но тут же высвободился и сел, тяжело дыша.
— Да вы што, бабы? Сдурели?. Ни хрена не пойму… Я где? И откуда ты взялась? Мария… — Он пожал плечами. — Я в своем уме-то?.. Али сошел с разума…
Мария, тоже привстав, опять обхватила его за шею и уложила рядом с собой.
— В уме, в уме ты, — задышала она ему в ухо. — И меня уж… прости…
— За што?
— Ну, за это…
— За што?! — закричал вдруг Федор. — Значит, промеж нас было чего?!
— А ты испугался? — тихо спросила Мария. — Тебе было плохо разве?
Федор сник.
— Может, закурить хочешь? Я тебе папироски под подушку подсунула. Там и спички… — Она достала мятую пачку.
Федор закурил и на первой же затяжке раскашлялся гулким мокрым кашлем.
— Ну и што теперь будет?! — повернулся он к Марии.
— Не знаю…
— Дак как же ты не знаешь-то? А делаешь…
— Все так…
— Што все так?
Мария не ответила. Лицо ее сейчас горело давним, почти совсем забытым девичьим стыдом. Мария лежала рядом с Федором, неожиданно похорошевшая, просветленная.
— Ну, чего ты молчишь? — подтолкнул ее плечом Федор. — Об чем ты молчишь-то?
— Да вот… упомнилось… Как я к тебе в порту тогда приставала… Ты-то помнишь ли?
— Нашла время чего вспоминать…
— Почему?
— Так… Што было, то сплыло… Сколь ведь лет-то прошло?..
— А я все помню, Федор. Ничего не истерлось… И как был ты мне люб, так и остался…
Мария перевернулась лицом вниз и завздрагивала плечами в тихом, душащем ее плаче.
— Мария… Мария… — оторопел Федор. Только сейчас он полностью пришел в себя и только сейчас услышал горячее тепло ее тела, что вплотную касалось его. Он тут же ощутил в себе неожиданное резкое желание. Оно медленно переливалось откуда-то снизу, подступая к груди. Федор попытался внутренним усилием спугнуть его, но оно не послушалось и продолжало расти и расти. Тогда Федор резко повернул Марию к себе, на мгновение лишь увидел ее широко раскрытые, остановленные ожиданием глаза и прижался к Марии в неподдающемся больше ему порыве…