Избранное
Шрифт:
Талеб кончил переводить. Величественным жестом сложив газетные листы, изрек:
— На все воля аллаха. — Обвел собравшихся своими бегающими, лживыми глазами и застыл с холодным, непроницаемым выражением лица. Тогда только слушатели оживились и на все лады начали обсуждать то, что столь сложным языком изложил им талеб. Итто вдруг встала и подошла к ним.
— Сколько ты заплатил за это, талеб?
Талеб ответил, подавив свое высокомерие:
— Это газета, сестра моя.
— И дорого это стоит? — спросила Итто.
— Двадцать пять франков, но я могу подарить ее тебе.
— Всего двадцать пять франков? —
Башир загородил ее. Он был уверен, что они набросятся на нее, изобьют, затопчут… Но нет, на нее посыпался всего лишь град ругательств, разобрать которые было трудно, потому что ругались все разом:
— Пошла вон, дочь греха!
— Да проклянет тебя аллах!
— Разоренье дому твоему!
Они уже были далеко, когда до них донеслось последнее ругательство:
— Если б у тебя в сердце оставалась хоть капля стыда, положенного мусульманке, ты бы не шлялась с вонючим иноверцем.
Они снова сели в машину и поехали в Рабат. Остановившись на улице Мухаммеда V, Башир разбудил спавшую Итто.
— Я отведу тебя в гостиницу. Там ты можешь спать дальше. А я буду занят весь день… Да, да, революцией, — сказал он. — И нечего смотреть на меня такими глазами.
— Я просто думала о ваших предателях после вашей революции.
— У нас их не будет, мы позаботились об этом раньше.
— У тебя короткая память.
— А ты знаешь хоть одного?
— Нет, но ты забываешь свои собственные проповеди: революция порождает предателей, подобно яблоне, что приносит яблоки. Когда у правителей не будет хлеба, чтобы накормить народ, они начнут бросать ему предателей пачками, дабы утолить его голод. Что, разве не твои слова?
— Шла бы ты лучше спать.
— Нет. Посмотри на этих людей, все они ждут, когда откроются двери суда. Я пойду к ним и буду приходить сюда каждое утро, пока не начнется суд.
У ограды суда собралась толпа: потасканные костюмы и серые джеллабы облепили решетки, как пчелиный рой. Вход в здание преграждал заспанный полицейский.
— Тебе нечего делать с этими людьми. Посмотри на них: худые, с остекленевшими глазами и, уж конечно, с пустыми животами. У них нет хлеба, и они пришли посмотреть на предателя, чтобы обмануть голодные колики. Сытых здесь нет. Ты их тоже скоро увидишь, только по другую сторону ограды. Они-то и устраивают этот спектакль. Именно они бросают на съедение толпе положенный ей паек — предателей. Когда те, другие, появятся, смотри внимательно. Ты увидишь, что они скорее лопнут от жира, чем будут смотреть так же покорно, как эти. И уж можешь мне поверить, они непременно прикроют улыбкой сострадания всю ненависть, что разъедает им глаза, весь страх, что сочится сквозь их шкуру.
— Тем более я должна пойти к этим людям, правда? Возьми-ка у меня этот балахон, — сказала она, бросив ему джеллабу, — я в нем задыхаюсь. Если вспомнишь обо мне до конца заседания, заходи за мной, а то ведь я совсем не знаю города.
— Нет. Как только я найду комнату, я приду за тобой, чтобы отвести туда. Я уезжаю в Лараш. Если не забудешь меня, подожди в Рабате, пока я не вернусь.
Итто вошла в толпу в своих праздничных одеждах, и тут же послышался хор голосов:
— Это его дочь.
— Как бы не так! Любовница, конечно.
— Они начинают в восемь часов. У меня все ноги затекли.
— А
— Вся твоя надежда на аллаха, брат!
Одна девица раскудахталась:
— Господи, да в его краях все девушки на выданье должны были сначала пройти через него. — Она помолчала, потом добавила: — Он, верно, стар и безобразен, и воняет, должно быть, от него.
Кто-то возбужденно заговорил фальцетом:
— Надо отрубить ему голову, надеть ее на кол и выставить на заборе у тамошнего каида, а потом пропустить мимо всех, кто за него, чтобы раз и навсегда отбить у них охоту к распрям в народе.
Итто не понравилась эта болтовня: одни сплетни. Она пошла спать.
— А, доктор, ты здесь? Очень кстати. Я как раз иду на собрание лагерного комитета, посвященное важному вопросу… Пойдем со мной?
Капитан был очень возбужден. Вот уже два дня джунуды отказывались выполнять приказания одного из лейтенантов.
— Просто ума не приложу, что делать. Большинство джунудов было ранено у нас в горах, а лейтенант Абдаллах почти все свои нашивки получил в Марокко. С одной стороны, я должен заставить их подчиняться дисциплине. С другой стороны, лейтенант Абдаллах… не то чтобы его любовь к родине вызывала сомнение… и все-таки… Он, например, считает, что победа зависит от степени строгости. Чем строже, мол, тем лучше.
Комитет заседал в полном составе. Обстановка была торжественной. Капитан коротко представил Башира.
— Прежде чем начать заседание, прошу комитет почтить минутой молчания память наших братьев, павших за свободу Алжира.
Башир пытался угадать, который из присутствующих лейтенант Абдаллах. Но нашивок ни у кого не было.
Капитан изложил факты и в заключение сказал:
— Собрание должно решить, какие меры следует принять во избежание повторения подобных вещей. Кто хочет взять слово?
Решительно взметнулась одна рука.
— Лейтенант Абдаллах! — сказал капитан.
— Братья, — сказал лейтенант Абдаллах, — случай, о котором только что говорилось, представляет собой серьезную опасность, ибо подобные вещи угрожают самой основе нашей революции. Первого ноября 1954 года Армия национального освобождения взяла на себя благородную задачу освободить национальную территорию от более чем столетней оккупации. Этой армией восхищается весь мир. Но кто из нас не понимает, что этим мы обязаны не только самоотверженности наших джунудов, но и своей железной дисциплине? Кто из нас не знает, что дисциплина составляет главную силу армий, что она крайне необходима, особенно в армии добровольцев? Горстка саботажников… у нас есть документы с точными данными… — Он обвел присутствующих пристальным взглядом, задержав его на мгновение на каждой паре глаз. — …Горстка саботажников с совершенно определенными целями пыталась воспользоваться доверием джунудов, подавляющее большинство которых вне всяких подозрений. Речь идет о том, чтобы наказать именно это ничтожное меньшинство смутьянов. Если хочешь убить гадюку, надо метить в голову. Совершенно очевидно, что не найдется ни одного алжирца, тем более здесь, среди присутствующих, который стал бы поддерживать врагов революции.