Избранное
Шрифт:
— Добрый вечер, — сказал Али.
Ему ответили хором:
— Добрый вечер.
Все пятеро обернулись в его сторону: старуха, что пекла хлеб, старик, сидевший на корточках и перебиравший четки, трое ребятишек, сгрудившихся вокруг большого блюда.
Али попросил оливкового масла.
— Ахмед, сходи принеси масла нашему брату, — сказала старуха старшему из ребят.
Али склонился над блюдом и обеими руками взял горячий каравай. Откусил от него, потом разломил и сложил куски в свой мешок. Старуха поднялась и молча ушла в
— Если ты возьмешь хлеб, — сказал старик, — ответишь перед аллахом. Ребята уже два дня едят одну траву.
— Вот деньги, — сказал Али, — купишь муки.
— Да ведь ее не найти, сам знаешь. Армия выдает паек.
Али посмотрел на старика — тот говорил без гнева, на ребятишек — у младшего в глазах стояли слезы. Он достал из мешка куски хлеба, еще горячего, и бросил их на колени застывшего в углу старика.
— Прости нас, сын мой, — сказала вновь появившаяся старуха, — наша нищета твоей бедности не помощник. Мы-то со стариком могли бы еще подождать, всю жизнь мы только и делали, что ждали, да вот ребятишки…
— А где их отец? — спросил Али.
— Он уехал, — сказала старуха, — скоро должен вернуться.
— Открой мне дверь, — сказал Али.
Старуха пошла к двери, отодвинула деревянный засов. Али уже собрался переступить порог, как она прошептала:
— Сын погиб… Солдаты убили… только ребята этого не знают… еще не знают.
Али поспешно вышел. Когда весь отряд собрался, он сказал:
— Это старики, у них самих ни крошки… Ну что ж, отдохнем минут пять.
Все, кроме часового, оставшегося на посту, легли.
Акли сказал:
— Если бы Омар был с нами, у нас уже давно был бы горячий кускус. Его старуха принесла бы целую корзинку.
Все долго молчали, потом кто-то произнес:
— Ты что-то стал заговариваться, дед, видно, стареешь! И уж даже не говоришь: «Да простит ему аллах!»
— А что? Я ведь тоже потерял руку на этом деле.
— Не скоро тебе придется поесть горячего кускуса.
Говорить о чем-нибудь другом они не могли.
— А я мог бы раздобыть кускус хоть сейчас, — сказал Акли.
— И бульон с мясом?
— А как же! И сливочного масла!
— И квашеного молока?
— И квашеного молока…
— Где же ты возьмешь все это?
— Сержант, разрешишь?
— Еще бы!
Акли почувствовал, как все впились в него голодными глазами.
— Ну конечно, у Тасадит, ведь деревня-то недалеко отсюда.
Сначала все дружно отвергли эту мысль.
— Да я куска проглотить не смогу! В горле застрянет… Ну что ты скажешь старухе, когда она спросит о сыне?.. А Тасадит, когда она станет искать среди нас своего «старика»?
— Неужели ты думаешь, что они не знают? И потом, ведь надо же, чтобы кто-нибудь им сказал… Али скажет, что пришел только поэтому.
— В
— Целых три.
— Ты уже бывал там?
— Раз десять, если не больше.
— И хороший связной есть?
— Тасадит!
— Если она похожа на своего мужа…
— Это лучший связной сектора.
Али повернулся к остальным:
— Ну, что скажете, ребята? Лучше уж старухе узнать…
Они остановились в окрестностях деревни. Не прошло и часа, как появилась Тасадит.
— Невероятно, — сказал Акли, — она стала еще краше!
Али распределил всех по двум тайникам. А сам отправился с Акли к Тасадит.
С той поры как погиб Омар, Али не раз представлял себе, как станет рассказывать им об этом, даже слова приготовил. Но теперь вдруг все позабыл и не знал, с чего начать. Он пробормотал:
— А Омар…
— Мы знаем, — сказала Тасадит, — твой брат Белаид все нам рассказал.
Али повернулся к Тити, ему так хотелось, чтобы она знала, каким храбрым был ее сын. Но она просто сказала:
— У меня никого не было, кроме него. Чему быть, того не миновать.
Они помолчали, потом Тити спросила:
— А ружье его отца?
— Мы отдали его одному из бойцов. Оно не пропало. Ты сможешь забрать его, как только кончится война. Хорошее ружье!
За прялкой в стене был небольшой проем, прикрытый куском пробковой коры, — вход в тайник. Они с трудом вползли туда. Едва проем опять заложили корой, как в комнату, подталкивая друг друга и смеясь, вошли солдаты. Вместе с ними была какая-то молодая женщина, она тоже смеялась. Несколько солдат остались снаружи.
Али достал обоймы, приготовил три гранаты, нож с широким лезвием и, хмурясь, положил палец на спусковой крючок автомата. С тех пор как ему удалось бежать из плена, он все время хмурился. У Тасадит от страха в глазах потемнело: солдаты явились раньше обычного. Али, высокий, загорелый, заросший щетиной, не спускал глаз с проема, откуда могли появиться солдаты. Взгляд Тасадит был прикован к этому человеку, который может сейчас умереть.
Кора вдруг упала, ее задели с той стороны, из комнаты. С глухим шумом она покатилась по полу. В проеме показалось дуло автомата «томсон», потом — сжимавшие его белые пальцы и волосатое запястье с часами.
Али осторожно отодвинул ногой кору и прицелился. Послышался смех, похожий на кудахтанье:
— Не смей щекотать, сучка!
И тут же женский хохот. Старая Тити сокрушалась над своей разбитой посудой.
Ствол автомата вдруг исчез, а вместе с ним и белая волосатая рука с часами. Они еще услышали смех, короткий спор, потом все смолкло.
Воцарилась тишина, долгая, как ночь после наступления комендантского часа. Тасадит все слушала удалявшиеся голоса. Она посмотрела на Али. Он складывал в сумку обоймы, гранаты. Потом погладил лезвие ножа и не торопясь сунул его в чехол. Он снова выглядел усталым, таким, каким вошел сюда.