Избранное
Шрифт:
Лорнеты, театральные бинокли снова наведены на подсудимых, а те сидят спокойно. Но не все подсудимые выдерживают этот поток обвинений. Гаврилова, молодая женщина, хозяйка дома в Озерках, где были арестованы депутаты, опускает голову, нервно выдергивает нитку из носового платка. Прокурор доволен. Публика явно на его стороне. Он отрывает глаза от написанной речи, вскидывает руку:
— После войны герои вернутся и спросят нас с вами: «А что вы сделали с теми, которые готовили нам предательский удар в спину?» Я хочу, чтобы у всех истинно русских людей была чиста совесть, чтобы они могли ответить победителям:
С судебных заседаний Варя возвращалась с отупляющей головной болью. Она поняла, что судят за измену не изменников. В чем суд и прокурор видят предательство? Подсудимые отказались голосовать в Государственной думе за военный бюджет.
Агнесса приходила на заседания из тщеславия. Сколько знакомых простаивают в коридорах окружного суда, а у нее билет, и не на хоры. А у Вари сжималось сердце от нехорошего предчувствия, что не миновать тяжелого наказания обвиняемым.
Вчера на трибуну вышел присяжный поверенный, такой невидный, бородатый, глаза закрыты темными очками, но с первых же его слов Варя почувствовала в нем союзника.
— Кого судите? Изменников? — гневно спрашивал он. — А я что-то не вижу изменников. На скамье подсудимых — члены Государственной думы. Здесь, по-моему, совершается судебная ошибка.
Агнесса шепнула:
— Какой бесстрашный.
— Справедливый, — добавила Варя.
— На скамье подсудимых, — продолжал защитник, — сидят не изменники отечеству, а честные люди, как и мы.
В партере зашипели. Лысеющий человек демонстративно вскочил:
— Я не позволю хамить, господин защитник, потрудитесь выбирать поудачнее сравнения.
Крашениннов осторожно постучал карандашом по столу. Лысый господин ворча опустился на свое место. Варя задумалась: где она его встречала? Вспомнила — сад «Виллы Родэ», лысый тогда увивался возле Распутина.
В день вынесения приговора петроградское небо со всех сторон было обложено тучами. Ветер гнал порошу по Литейному проспекту. К зданию окружного суда подкатывали экипажи и автомобили. По Шпалерной, пересекая проспект, двигалась колонна мобилизованных с сундучками. Солдаты шли понуро, глядя на укатанную дорогу. «И они ведь против войны», — подумала Варя.
Агнесса не хотела прозевать выступление Керенского. Она решительно потянула Варю в подъезд окружного суда.
Судебное разбирательство близилось к концу. Суд играл в демократию. Крашениннов будто спрашивал совета у публики:
— Виновен ли крестьянин Екатеринославской губернии Петровский, тридцати семи лет?
— Виновен ли мещанин Муранов?..
И каждый раз, когда Крашениннов спрашивал: «Виновен ли?», Варе хотелось крикнуть: «Нет, не виновен!» Она не знала, что в зале разыгрывалась комедия. Приговор депутатам социал-демократической рабочей фракции Государственной думы был предрешен. Прокурор не предъявил им статью 108 или 118, предусматривавшие смертную казнь. Николая Романова пугала забастовка, которой, несомненно, ответил бы рабочий Петроград на вынесение смертного приговора. Председатель думы Родзянко, согласившийся лишить неприкосновенности депутатов, умолял царя быть осторожным.
Смеркалось, когда Варя вышла из здания суда. Ей надо было свернуть на набережную, а она пошла через мост, к Финляндскому вокзалу. Только перейдя мост, она поняла, что ищет
В проходной завода тускло горела высоко подвешенная лампочка. Варя подошла к старику сторожу, греющемуся у батареи:
— Вызовите Орлова, будьте добры…
— А ты кем, красавица, ему приходишься: жена, сродственница или так?
— Сестра.
— Ах, сестра! — с ухмылкой проговорил старик. — Сестра и подождать может. Погуляй, не обморозишься. Понимать надо, человек при деле.
На Варино счастье старика вызвали в дежурку. На смену ему вышел подросток, выряженный в шинель и огромную папаху. Он расспросил Варю и позвонил в мастерскую.
— Пошлите-ка в проходную Орлова, — начальническим баском велел он. — Брат хочет попрощаться, отправляется в действующую.
Тимофей Карпович вбежал в проходную как был, в парусиновой робе. Увидев Варю, он оторопел, потом весь так и потянулся к ней.
— Я была в окружном суде, — тихо сказала Варя. — Все это ужасно…
Тимофей Карпович быстро оглянулся на мальчишку, но сообразительный паренек, мурлыча что-то под нос, поднял скребок и принялся сбивать ледяной нарост на пороге.
— Как Петровский, Бадаев держались?
— Господи! Да за ними и вины-то нет…
В проходную вернулся сторож. Он еще с порога кивнул Варе: дескать, чего темнила? Дело молодое.
— Мы встретимся сегодня, — сказал Тимофей Карпович.
Варя смотрела на него каким-то странным взглядом, в котором было смятенье.
— Непременно, — ответила она, — я почему-то совсем растерялась…
Тимофей Карпович пристально посмотрел на нее:
— Соберитесь с мыслями, Варенька. И вот что: надо сделать хорошее дело. Кадетская «Речь» прямо-таки молебен отслужила суду. Трубят вовсю, что, мол, депутаты социал-демократы за войну до победного конца! Не так ведь дело было. Рабочие просят объяснить. Расскажите им, что вы слышали и видели там, в суде.
— Но… — Варя запнулась. — Я умею говорить только с подростками.
Тимофей Карпович улыбнулся:
— Рабочие, Варенька, самые лучшие слушатели. Они только не любят лжи.
— Но где же?..
— Где? Русский человек говорит громко и свободно в трактире.
— Хорошо, — торопливо согласилась она.
Боясь передумать — затея Тимофея Карповича была похожа на сходку, — она вышла из проходной.
Дома Варя оделась попроще, повязала голову косынкой Анфисы Григорьевны и снова поехала на Выборгскую сторону. На остановке ее встретил Тимофей Карпович. Чайная «Фонарики», куда он привел Варю, ничем не отличалась от других. У входа стоял бак кипяченой воды с жестяной кружкой на цепочке. В большом зале возле буфета красовался расписной музыкальный ящик. Бегали с чайниками половые.
Слева за буфетом находился зал поменьше. Здесь было так же многолюдно, но не шумно: люди пили чай, разговаривали вполголоса. Никто не курил.
Тимофея Карповича задержал буфетчик. Варя растерялась, не зная, что делать: подождать или найти свободный стол? Вдруг она увидела Дмитрия с гармонью, он кивнул головой: «Смелее!» Варя обрадовалась — все же свой человек. Дмитрий предложил ей стул, придвинул чашку чаю.
Подошел Тимофей Карпович и тихо спросил:
— Начнем?
— Боюсь, — призналась Варя. Но уже было поздно, все в чайной смотрели на нее.