Избранное
Шрифт:
Анатолий пошевелился:
— Рука затекла. Подожди…
Галя повернулась на другой бок. Он заложил руки за голову.
— Так этот ваш сосед, думаешь, может что-нибудь сделать?
— Конечно, может.
— Там, понимаешь, есть осложнение. Дом, где прописана моя мать, подлежит сносу. На этом основании нам и отказали. С другой стороны, меняемся мы один на один, мать с сыном, фамилия одна, так что шансы есть.
— Ведь мама и без того с тобой живет.
— Надо это оформить. У нас из-за этого с соседями
— Конечно, поговорю.
— На обаянии поиграй. Только не откладывай. Это надо быстренько. — Он посмотрел на часы. — Двенадцатый час уже.
— Не все ли равно? Оставайся.
— Нет, не могу.
— Почему?
— Мама будет беспокоиться.
— Позвони по телефону.
— Нет. Она боится ночных звонков. У нее очень плохо с сердцем.
— Останься, Толя, — попросила она.
Но он уже встал и зажег свет, чтоб найти свой галстук, папиросы, зажигалку.
— У меня завтра очень уплотненный день.
От яркого света, оттого, что он уходил и кончилось все, чего она ждала и чему радовалась, Галя заплакала. Может быть, и от вина тоже. Обычно она не так часто плакала.
Он снова сел на тахту:
— Не надо прибегать к этому оружию, Галя.
— Я не нарочно, — сказала она, — просто так все было хорошо, тихо, и ты рядом, и Тимка сопит. Человек всегда создает себе иллюзии.
Он закурил.
— Прости меня, но это философия на мелком месте.
— Ах, только не говори этих заученных фраз… Не умничай.
Галя уже начала злиться. Он был спокоен:
— Ты поссоришься со мной и потом будешь жалеть. А я не хочу ссориться. Я хочу, чтобы ты меня поняла.
— Что ж тут не понять? Ты меня не любишь, вот и все.
— Галя, поговорим простым человеческим языком. Ты замечательная, умная и все такое. Как только я тебя увидел, я все это понял и оценил. Но жениться я не хочу и не могу. Ни на ком. По многим причинам. У меня больная мать. Она против моей женитьбы. Я с ней не расстанусь. Главный интерес моей жизни в работе. Ни одна женщина этого не поймет.
— Почему же не поймет?
Он махнул рукой:
— На словах всегда все хорошо. Ты вспомни, что ты мне говорила: рожу ребенка, и это тебя не касается. Говорила? Чего же ты теперь добиваешься?
— Я хочу, чтобы мой ребенок хоть раз сказал «папа», чтоб у него было имя и отчество. До сих пор у него нет имени. Как, по-твоему, его зовут — Тимофей? Артем?
Она с отчаянием подумала: «Почему я всегда перед ним такая дура и говорю какие-то дурацкие вещи?»
— Назови его как хочешь, — сказал он, — что за проблема, я не понимаю?
— Уходи, — потребовала она. — Ничего мне от тебя не надо. Убирайся.
— Черт знает что, — негромко говорил он, завязывая галстук, — это черт знает что за характер.
Галя лежала ничком на кровати и ждала,
В дверь постучали. Тихо, чуть слышно.
Вернулся! Неужели вернулся!
В дверях стояла Люська со своей ситцевой тряпкой:
— Тетя Галя, вы обещали сегодня…
4
Александр Семенович шел с сыном по Ленинскому проспекту.
— Как проигрывает город осенью, — сказал он. — Летом, когда цветы и зелень, это одна из самых красивых улиц.
Сын промолчал. Нет, никак не налаживался непринужденный, дружеский разговор двух мужчин.
Приход Александра Семеновича к молодым опять не удался. Ничего не получилось из его желания почувствовать родную простоту отношений.
Он принес торт и вина. Ирина вежливо поздоровалась, собрала со стола тетради и книги и ушла на кухню. Володя посидел с отцом минут десять и озабоченно сказал:
— Папа, я сейчас.
Александр Семенович ходил от стены к стене и старался не слушать, о чем они шепчутся в маленькой кухне своей однокомнатной квартиры. Хозяйкой здесь была Ирина, и ему казалось, что все до боли знакомые вещи, перенесенные из старой квартиры, точно умерли здесь.
Пришел смущенный Володя:
— Ты знаешь, у Иры завтра лекция. Я сейчас приготовлю чай, она с нами выпьет.
— Конечно, конечно, — сказал Александр Семенович.
Он сам расставил на столе чашки, нарезал торт, раскупорил вино. Раз у нее завтра лекция, что ж тут скажешь… Дело прежде всего.
Но чего ему хотелось? Чтоб она обрадовалась его приходу, чтоб сама сказала: ах, какая досада, что у меня завтра лекция! Чтоб она все-таки посидела с ним, поговорила, а потом, если уж лекция, недоспала бы часок или поднялась пораньше утром.
Ирочка посидела за столом как гостья. К вину не притронулась. Александр Семенович уговаривал ее съесть кусочек торта, точно он был хозяином дома.
От горечи уже несправедливый, он отвергал и то, что раньше считал достоинствами невестки, — ее серьезность, целеустремленность. Сейчас он спрашивал себя, что нашел его мальчик в этой холодной, неуютной женщине.
Когда Володя собрался проводить отца, Ирина спросила:
— А ты не забыл, что журналы надо вернуть завтра?
— Я успею их просмотреть, — покорно ответил Володя.
Давно прошли времена, когда Александр Семенович открывал своему сыну мир, когда был для него главным, всезнающим и всемогущим. Потом прошли и времена их горячих полночных бесед и споров, когда он мог направлять горячий юношеский задор, когда любовь и доверие сокрушали извечные преграды между отцами и детьми.