Избранное
Шрифт:
— И соседи там очень недовольны, что она непрописанная живет, даже участкового, кажется, вызывали.
Дело осложнялось тем, что в домах, подлежащих сносу, всякие обмены запрещались, и Салтановым отказали. Сын ходатайствовал, чтоб его дело передали на рассмотрение депутатской комиссии.
— Неправильно им отказали, — горячилась Галя, — какая разница, кто будет жить в старом доме — мать или сын? Этот дом уже пять лет собираются сносить и еще десять прособираются, А у нее сердце больное. Может, ей так и не придется жить в хороших условиях, Вот
— У кого они были на приеме? — спросил Александр Семенович.
— У женщины какой-то. Даже не выслушала как следует. Сказала: «Хорошо, идите». А через три дня — отказ.
Знал Александр Семенович эту женщину. Действовала она правильно. Ошибалась редко.
— Ну ладно. Вы говорите, что у матери больное сердце. А ведь если что с ней случится, вашему строителю свою хорошую комнату не вернуть. Он это понимает?
Галя обхватила себя руками за плечи.
— Что вы! Он этой мысли даже не допускает! И кто тогда будет вспоминать о комнате? Разве это можно?
— Можно, — сказал Александр Семенович, — живому человеку многое нужно и многое можно.
Галя почувствовала себя неловко. Она посмотрела на фотографию женщины на письменном столе. Александр Семенович понял ее взгляд.
— Когда умерла моя жена, мне было безразлично все на свете. А через год пришлось меняться, и я уже искал комнату светлую и чтоб с телефоном.
Почему он заговорил о ней с этой молодой женщиной? Может быть, потому, что больше не с кем ему было говорить о ней.
— Ваша жена была хорошая, красивая? — спросила Галя и тут же пожалела об этих глупых словах.
«Сейчас он выставит меня из комнаты, и будет прав», — подумала она.
Александр Семенович ответил:
— Для меня она была всегда лучше всех. Всегда.
Галя подошла к столу. На нее, чуть улыбаясь, смотрела немолодая, полная женщина. Наверное, в молодости была хорошенькой. Лицо приятное, но совсем обычное.
— Вы говорите так, потому что она уже умерла, — вдруг с внезапной горечью сказала Галя.
Он покачал головой — нет, нет.
— А она это знала?
— От первого до последнего дня.
— И ничего в ваших отношениях не менялось? Может быть, вы обманывали и себя, и ее?
— Отношения менялись, — он говорил уже с трудом, — она становилась частью меня. Моей душой. У меня не было ничего дороже.
— Как это может быть? — спросила Галя. — Не верю я вам. Какая же она была?
Нет, он ничего не мог о ней рассказать. Слова ничего не выражали.
— Она была очень женщиной и очень другом…
— Это ничего не стоит, — непримиримо сказала Галя, — вы думаете, я всегда такая была? Когда я училась в университете, студенты с других факультетов прибегали на меня посмотреть… — Она заторопилась: — Дело не в этом. Я знаю. Вы не думайте, я ведь все понимаю…
Ей тоже было трудно рассказать о своей первой любви, в которой она была и женщиной, и другом,
А Ираклий был красивый, избалованный мальчик, очень молодой, вспыльчивый, несдержанный. Они жестоко ссорились, и обычно Галя первая прибегала к нему мириться. Однажды, на Ноябрьские праздники, он не пришел в условленный час и не позвонил. Галя мучилась до поздней ночи и помчалась через всю Москву к нему в общежитие. Она без стука распахнула дверь его комнаты. Там были чужие люди. Высокий, красивый человек с седыми волосами и густо-черными бровями склонил перед ней голову:
— Какие прелестные девушки посещают нашего племянника!
Другой, полный, очень веселый, налил Гале вина, угощал острыми маринованными травками, орехами. Ираклий сидел мрачный. Напрасно Галя улыбалась ему — ведь все было хорошо, она понравилась его дядям. Оба, наперебой, пили за ее здоровье, сравнивали ее то с бутоном розы, то с ласточкой.
Два дня Ираклий провел с родственниками. Это было понятно. На третий день Галя поймала его в университете.
— Ты сама все испортила, — сказал он, опустив глаза, — теперь я никогда не смогу на тебе жениться.
— Почему?
— Мои дяди говорят, что Цинцадзе не женятся на девушках, которые ночью прибегают к молодому мужчине.
И тогда Галя, размахнувшись, с силой ударила его по щеке, а потом, охваченная дрожью и огнем, сбежала с лестницы университета. Больше она туда не вернулась.
Две недели она пролежала на кровати, отвернувшись лицом к стене. А потом папа устроил ее приемщицей на пункт химчистки.
Сперва она чего-то ждала. Встретился Николай. С ним было весело. Галя подумала: «Молодость проходит, почему бы и нет?» С Николаем ничего серьезного не получилось. Начались какие-то отношения с Анатолием. И Галя вдруг испугалась: что же дальше? Какая это жизнь — ни семьи, ни детей. И родила Тимку. Пусть люди говорят что хотят.
— А Леонид? — спросил Александр Семенович.
— Ах, вам и об этом уже доложили? Ну, это глупость сплошная. Мне казалось — так станут меньше болтать. Парнишка был на все согласен. Ему очень хотелось посмотреть Москву. Только он меня потом ужасно стал раздражать. До сих пор стыдно вспомнить, как я его выставила! И главное, все оказалось ни к чему. Никто в него не поверил.
Через несколько минут Александр Семенович слышал, как Галя приглушенно говорила в телефонную трубку:
— Я тебе по делу звоню, понимаешь, по делу. Нет, ты послушай, это насчет комнаты. Да, насчет обмена. Да, мне обещали. Нет. Если придешь, я расскажу все подробно. Придешь? Когда?