Избранное
Шрифт:
— Ну как, здорово волновалась, наверно? Наши друзья снова начали учиться. И Лан опять пошла в школу, — быстро прошептал он и уже громко спросил:
— А хозяева дома?
Из соседней комнаты раздался голос Ба:
— Это ты, Хоанг?
Он включил свет и открыл дверь, приглашая гостя войти. В округе все хорошо знали Хоанга и тепло принимали его. Хоанг вошел в комнату Ба, я за ним. Дети еще не спали и, увидев гостя, повскакали с постелей и бросились его обнимать. Я села в сторонке, наблюдая за Хоангом, который, перебрасываясь короткими фразами с Ба и его женой, весело шутил с детьми.
Итак, Хоанг вернулся, связь восстановлена, отныне мы снова будем в курсе всех событий, будем продолжать нашу работу. Но сейчас главным было
Немного поболтав с хозяевами, Хоанг пригласил меня в другую комнату. Здесь он сообщил мне, что создан Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама, и хотя я уже знала об этом, я почувствовала, как вспыхнули мои щеки, когда услышала эту весть от Хоанга. Он передал мне также распоряжение руководства — продолжать занятия в школе. О делах больше говорить не стал, сказал лишь, что наша борьба теперь имеет четко сформулированные задачи. На прощанье Хоанг предупредил, что принято решение отправить меня на некоторое время в другой район — здесь я слишком долго работаю, и полиция, наверное, уже следит за мной.
Я была ошеломлена. Это решение означало, что я еду «туда» — в освобожденную зону, туда, где Хонг Лан! Я буду учиться там по-настоящему, узнаю много нового, сбудется то, о чем я так давно мечтала. С тех пор, как Хоанг ушел в освобожденную зону, я с особым интересом: прислушивалась к новостям, долетавшим к нам «оттуда». И тем не менее мне никогда и в голову не приходило, что я тоже могу покинуть Сайгон, оторваться от семьи. Интересно, когда я попаду туда, что подумают моя бабушка, сестра, мать? Я вспомнила тот год, когда я впервые приехала в Сайгон с единственным желанием учиться, вспомнила, какой страх внушал мне этот город. Если бы я знала тогда, что все мои детские мечты не сбудутся и мне не суждено стать ни учительницей, ни врачом, — неужели я поехала бы в Сайгон?.. Но все это пустые рассуждения теперь!..
Мысленно я перебирала события последних дней. Что могло вызвать подозрение полиции? Кажется, я старалась соблюдать конспирацию, делала все так, как учил меня Хоанг. Когда произошел тот случай с Усатым Линем, я сразу же сообщила обо всем Хоангу, и он посоветовал мне не бросать этого парня. Несмотря на то, что отец его принимал участие в перевороте, Линь, как и я, должен был скрываться. Но в Сайгоне мы могли легко встречаться и делали это довольно часто.
Когда в Сайгон вернулся доносчик Ван, мы с ним почти сразу же столкнулись на улице. Но эта встреча ничем не отличалась от других встреч с одноклассниками, и мне показалось, что Ван не следит за мной, как следил когда-то за Хонг Лан.
Я старалась тщательно проанализировать поведение каждого из товарищей, недавно вступивших в организацию, еще раз продумать всю свою работу, все передвижения по городу, связи. Кажется, все в порядке. Не зря Хоанг так доверял мне.
Хоангу очень нравилась мать Дыка, который в последнее время стал нашим основным связным. Дык учился на втором курсе медицинского института. Года два назад он под каким-то предлогом увязался однажды за мной и поехал провожать меня. Дык предложил ехать по улице Нгуен Биеу, где жила его мать, и познакомил меня с ней. А потом она стала помогать нам, и дом их стал нашей главной явочной квартирой в городе. Раньше они жили в Центральном Вьетнаме, где мать Дыка работала в женской организации провинции, а отец воевал на временно оккупированной территории. После гибели мужа в годы Сопротивления мать Дыка, чтобы избежать преследований, переехала с детьми — Дыком и двумя дочерьми — в Сайгон. Это была добрая женщина, но в работе она показала себя очень требовательной и осторожной. Не зря Хоанг относился к ней с таким уважением.
Решив, что полиция не могла заметить за мной ничего подозрительного,
Но он ответил, что решение о переброске в освобожденную зону пока еще предварительное, а окончательно все решится, когда я закончу школу. Тем не менее я обязана соблюдать максимальную осторожность. Хоанг сказал также, что пересмотрит нашу систему связи, чтобы больше не допускать длительных перерывов.
Было уже поздно, когда мы кончили разговор, Хоанг собрался уходить, но вдруг опять сел, стиснул дрожавшие руки и молча уставился куда-то в сторону. В соседней комнате было тихо, супруги Ба уже спали. За окнами тоже стихло, лишь изредка доносились голоса запоздалых прохожих.
Хоанг вдруг посмотрел мне в глаза и сказал:
— Есть еще одно дело, Фыонг, о котором я хотел поговорить с тобой.
Я вздрогнула, но глаз не отвела. Я давно ждала этой минуты и в то же время боялась ее. Хоанг побледнел от волнения, но потом взял себя в руки и спокойно продолжал:
— Только ты, Фыонг, не обижайся, если я скажу что-нибудь не так…
Выглядел Хоанг таким смущенным, что мне даже стало его жаль. Наверное, он давно готовился к этому разговору, но не мог справиться со своим волнением, и вид у него был ужасно растерянный. А ведь только что он говорил уверенным, спокойным голосом!.. Я боялась обидеть его невольным резким ответом и тихо вымолвила:
— Не надо, Хоанг, не надо ничего говорить…
Я все и так поняла. С первых дней нашего знакомства мы были неразлучны — Хоанг был старостой класса, я старостой математического кружка. Мы вместе вступили в школьную организацию, вместе учились, вместе работали. Так как же мне не понять его? Во время наших загородных прогулок Хоанг то избегал меня, то, наоборот, старался держаться рядом. И всегда мы были вместе — на занятиях математического кружка, в редколлегии стенгазеты, на концертах художественной самодеятельности. В прошлом году мы вместе с друзьями ездили в Далат — на день рождения к однокласснику. А когда Хоанг закончил школу, мы все вместе отправились за город и на холме, заросшем соснами, сфотографировались на память. На склоне холма было очень жарко, но Хоанг стоял на солнцепеке и ждал нас, отламывая и вручая каждой девушке сосновую ветку — чтобы можно было прикрыться от солнца. Не знаю, случайно или намеренно, Тхань заметила тогда, с улыбкой посмотрев на ветку в моей руке:
— Смотрите-ка, Хоанг сорвал для Фыонг самую лучшую, самую пушистую ветку!
Я смутилась. И действительно мне досталась очень красивая ветка — мохнатые сине-зеленые иглы так и сверкали на солнце.
Во время наших встреч, где бы это ни было — у Хонг Лан, в школе, у меня дома, когда мы оставались наедине, — Хоанг всегда был сдержан, серьезен и говорил только о работе, не было случая, чтобы он хоть раз попытался поговорить со мной о чем-нибудь другом. Если он приходил ко мне домой, он проявлял внимание к моим родным, к товарищам по работе, но ничем не показывал своего особого отношения ко мне. Я тоже ни единым словом или жестом не проявляла своих чувств. Но это вовсе не значит, что я не думала о Хоанге, что с нетерпением ждала встреч с ним только для того, чтобы узнать новости и получить инструкции, нет, мне просто очень хотелось видеть его! И конечно, я с трепетом ждала часа этой встречи, ждала и страшилась.
Страх… Нет, Хоанг для меня — только товарищ по работе, поэтому я и поспешила прекратить этот разговор. Не пришло еще время. Ну а если рухнут все мои планы, что тогда? Школу не закончила, революция еще не завершена…
— Я очень боюсь, Хоанг, не надо ничего говорить!
Он посмотрел на меня, в его глазах были и боль, и грусть, и удивление.
— Почему не надо?
Я знала, что ответить, но хотела, чтобы он сам все понял, без моей помощи.
— Меня сейчас волнует только работа, я еще так мало сделала…