Избранное
Шрифт:
дорожную чернильницу и вычеркивать школы, названные, но не
существующие.
Дорога, дорога... Бренчит колокольчик, поскрипывает снег под
полозьями... Порой, чувствуя, что мороз начинает обжигать то бок, то
спину, Ульянов сбрасывал с плеч тулуп и, оставшись в легкой меховушке,
выскакивал из возка; бежал рядом, согреваясь.
Однажды в деревенском трактире Илья Николаевич согревался чайком.
К прилавку подошел какой-то босяк,
от удовольствия и пошел к выходу, гремя обледеневшими лаптями
– Эх, человече, человече... - вздохнул трактирщик, когда за
посетителем, брякнув колокольчиком, закрылась дверь.
– Сколько же это
он верстов на своих двоих вымерял? До уезда тридцать пять да обратно.
Да не по одному разу. За своими-то заработанными... А уж и жалованье
это учительское - срамота: за все про все в год двадцать пять
рубликов! Только с получки и разговляется на чарочку. Ишь, даже
закуски не взял, чтоб не разориться, прищелкнул языком - и до
свиданьица!..
Илье Николаевичу стало жарко не только от выпитого чая: от стыда
за министерство просвещения, за свою должность инспектора.
Расплатившись, он кинулся искать учителя. Женщина у колодца
сказала: "Видала. Пошел обедать". Но где именно человек сегодня
обедает, ответить затруднилась. Еще того не легче: оказывается,
учитель на харчах у общества, совершенно так же, как летом пастух:
сегодня его покормят в одной избе, завтра - в другой, послезавтра - в
третьей.
"Кажется, этим человеком дорожат на селе, - с некоторым
облегчением подумал Ульянов.
– Зря бы не кормили!"
Настиг Илья Николаевич лапотника в помещении школы. Назвал себя,
попросил предъявить конспекты уроков.
А инспектируемый возьми и сдерзни:
– Не до конспектов было. На собачьих рысях за казначеем гонялся,
а то и помрешь - не вспомнят... А учительствую вот по какой методе:
"Дитяти лучше быть на конюшне, на кухне, в огороде, чем сидеть над
книгой, мучаясь над абстракциями с мокрыми глазами..."
– Голубчик! - воскликнул Илья Николаевич и удивленный, и
обрадованный. - Да ведь в этих словах Песталоцци - высшая мудрость
нашего живого школьного дела! Вы много его читали?
Учитель улыбнулся, и бородатое его лицо вдруг стало совсем юным,
почти мальчишеским. Сказал мечтательно:
– Кажется, я уже наизусть знаю его записки о воспитании сына, но,
перечитывая, открываю в них новые и новые сокровища... Какой
гениальный педагог! Какой чуткий
самопожертвования ради счастья не только сына, а каждого ребенка, всех
детей в мире, кто брошен на дороге жизни и погибает от жестокостей
общества...
Молодой человек умолк, лишь улыбался, смотря куда-то вдаль. Он,
конечно, продолжал говорить, но теперь уже только мысленно, для себя.
А Илья Николаевич не торопил юношу с разговором - молча им любовался.
Наутро, когда в классе собрались ученики, подтвердилось, что
учебный процесс здесь построен с полным знанием дела: грамоте Лука
Лукич обучает, следуя передовой звуковой методе, а не
буквослагательной, за которую еще цепляются во многих школах; уроки
содержательны, интересны; учитель зорко следил, чтобы никто не
оставался без дела, и весь класс дружно трудился с большой для себя
пользой.
Но это было уже на следующий день, утром. А сейчас из-за печки
вышел тот же самый Лука Лукич, но уже не лапотником, а в сапогах, на
нем была сарпинковая косоворотка, подпоясанная цветным шнуром с
кисточкой.
Вид уже приличный. Но одежда была из самого дешевого материала, и
Илья Николаевич понял, что она сберегается для выхода в класс, к
ученикам. Пусти ее в повседневную носку - живо расползется.
Затопили печку, сели к огоньку. Илья Николаевич помешивал
кочергой дрова, и жерло печи гудело от доброй тяги, сияло и
золотилось.
А Лука Лукич стал читать стихи.
Начал он тихо, проникновенным шепотом:
Спасибо, друг.
Мы встретились случайно,
Но для меня так много сделал ты,
Что превзошло все, что хранил я тайно
В душе, как фантастичные мечты...
– Чье это?
– поинтересовался Илья Николаевич.
Тот повел головой - мол, послушайте дальше - и продолжал:
Я не за то тебя благословляю,
Мой добрый, честный, мой отважный друг,
Что если я свободу вновь узнаю,
То, может быть, ценой твоих услуг.
Услуги - вздор! Но ты всю сладость веры
Мне возвратил в успех добра, в людей,
И нет, поверь, да и не будет меры
Любви и благодарности моей!
Илья Николаевич, повернувшись к парню, ждал ответа, и тот, вдруг
смело взглянул ему в глаза, даже с вызовом и как бы с готовностью
вступить в бой, ответил:
– Вы спрашиваете, чьи стихи? Это один наш товарищ, нечаевец. Из