Избранное

Григорьев Николай Федорович

тюрьмы передал на волю... Кто в тюрьме, а кто бежать успел из Москвы,

когда кружок наш студенческий громили. А я вот здесь, в тиши

приютился. Не прогоните?

Илья Николаевич молча пожал ему руку.

x x x

"Бывало, сидишь в теплой, покойной комнате, тревожно

прислушиваясь к яростным воплям зимней метели, уже третьи сутки не

выпускавшей мужика из избы, остановившей

всякое движение, все работы,

и вдруг под самым окном прозвенит колокольчик. Думаешь, кто заехал в

такую пору, а сам уже спешишь в прихожую, чтобы встретить гостя.

Входная дверь отворяется, и передо мной Ульянов, весь занесенный

снегом, с обледеневшими бакенами и посиневшим лицом. Он не в состоянии

говорить от холода и только по своему обыкновению добродушно

посмеивается, с величайшими усилиями вылезая из своего нагольного

тулупа и наполняя всю прихожую снегом. Начинаются заботы о том, чтобы

как можно скорее обогреть и успокоить скитальца, но тот, как ни в чем

не бывало, быстро ходит взад и вперед по комнате, расправляя свои

окоченевшие члены, а сам уже заводит разговор о школах, о своих

наблюдениях, школьных радостях и горестях и продолжает говорить об

одном и том же предмете во время чая, ужина; вас клонит ко сну, а он

все продолжает говорить, и первое слово, с которым он встретит вас

поутру, это все та же школа..." (Из воспоминаний симбирского

общественного деятеля и литератора Валериана Никаноровича Назарьева.)

x x x

Весна. Неслышно раздевшись в передней, Илья Николаевич подошел на

цыпочках к двери, что вела в комнаты. Увидел в щелку жену, детей и с

трудом удержался, чтобы не броситься к ним. Пересилило чувство

предосторожности - ведь с дороги, даже еще не помылся. И дал знать о

себе только веселым возгласом через дверь:

– Ау, ау, грачи прилетели! Нет, нет, Маша, не подпускай меня,

гони в чистилище! Я же совсем омедвежил за эту сумасшедшую зиму!

Квартиру Ульяновы снимали у домовладелицы Прибыловской во дворе,

во флигеле.

В глубине двора стояла баня, вполне приличный сруб, с выводом

дыма через трубу. Илья Николаевич только теперь, возвратясь из

поездки, в полной мере оценил, какое это удовольствие поразмять

косточки в хорошо устроенной баньке! Чувство чистоплотности - одно из

самых праздничных человеческих ощущений. А в деревнях... Бани есть, но

в каком же они виде! Случалось Илье Николаевичу влезать в парильню,

как в берлогу, мыться, задыхаясь в дыму. Да что бани! Жилые избы

сплошь

да рядом топятся по-черному, особенно в чувашских и мордовских

селениях.

"Жилище человека должно быть светлым, радостным, уютным, -

думалось Ульянову в такие минуты и хотелось воскликнуть: - О Россия!

Когда же войдешь ты в светлый дом свой?"

Хозяйский работник помог натаскать воды из колодца, затопить

баню. Вместе и мыться пошли.

Потом в блаженной расслабленности Илья Николаевич лежал на полке.

Наконец-то он дома, с женой и детьми. "Боже, - подумал он, - есть ли

предел человеческому счастью?"

...Илья Николаевич все еще нежился на банном полке, - то

задремывая, то лениво подстегивая себя веником. Вставать не хотелось:

только бы смотреть и смотреть картины его счастья с Машей...

А Мария Александровна в это время готовила не только самовар. Она

подошла к зеркалу и с большой строгостью принялась исследовать свое

лицо. Не выдаст ли усталый взгляд? Не слишком ли бледны щеки? Она

пережила тяжелую зиму. Плакала... Порой вечерами даже читать не

хотелось. И к роялю охладела. Притронется к клавише пальцем и со

вздохом опустит крышку. Стоит и слушает, как замирает одинокий звук...

Стучит колотушка ночного сторожа...

Мария Александровна печально вернулась к себе и всплакнула: "Вот

и все мое здешнее знакомство, вот и весь наш с Илюшей Новый год..."

А потом ночь без сна. "Где-то сейчас Илюша? Он ведь такой

непрактичный, не умеет и подумать о себе..." И ей мерещилась снежная

пустыня, по которой, настигнутый вьюгой, едва пробирается возок... А

спасительного огонька жилья все не видать. "Пресвятая богородица, кто

же поможет ему?.."

x x x

После бани Илья Николаевич благодушествовал, расположившись в

кресле.

Пил чай, лакомился домашними булочками.

– А к слову сказать, Маша, и чуваши умеют вкусно поесть.

Например, "тавара" - пальчики оближешь! Это вот что. На столе горшок,

в нем горячее топленое масло. А в масле... Тут надо погрузить ложку до

дна - и вытянешь творожный шарик...

Мария Александровна заинтересовалась, спросила:

– Илюша, ты что-то недосмотрел: в масле творог расползается,

какие тут шарики?

Илья Николаевич словно только и ждал коварного вопроса. Победно

улыбнулся:

– А тут хитрость чувашской стряпухи! Шарики не сразу кладут в

масло, а высушивают: на противень и с вечера в вольную печь, к утру