Избранное
Шрифт:
Он почувствовал это.
— Ну что?
— Что? — переспросила она, и внезапный испуг обозначился на ее лице.— Ничего. Не надо, товарищ подполковник, чтобы меня отвозил Кривенко, я сама. Тут идти-то всего пять километров.
Он посмотрел ей в глаза:
— Как хочешь. Может, зайдешь к Кривенко? Угостит чаем на дорожку. Ну, хорошо, хорошо,— добавил он, заметив, что на ее лицо опять упала тень.— Дело твое, только не мешкай особенно, а то как бы снова не начали бомбить.
Он хотел думать, что подобная забота с его стороны — обычное внимательное отношение
— Счастливо, товарищ подполковник,— сказала она, бочком подвигаясь к двери.
— Счастливо, Инна,— очень серьезно ответил он.
Пройдя в комнату, Евстигнеев приказал вызвать к телефону командира головного полка.
— Все верно насчет Уфимского,— сказал он, когда его соединили с майором Еропкиным.— Там у него сейчас Владимирский. Приказано передать тебе, чтобы через час был… как штык. Ясно? Помнишь, о чем мы толковали вчера вечером? Ну, предложения…
Еропкин сказал, что все понял, и предупредил, что сейчас ему, Суздальскому, дадут Полянова. В трубке щелкнуло, прошуршало и вдруг ясно раздалось:
— Алло! Алло!
— Да. Это ты, Полянов? — сказал, улыбнувшись, Евстигнеев.— Ну, здорово, друг!
— Приветствую вас,— сказал Полянов.— Мои боевые друзья тоже приветствуют… Хочу доложить,— повысил он голос, и в трубке стали слышны хлопки близких выстрелов,— тут можно держаться сколько угодно, были бы патроны да гранаты. Ни бомбы, ни снаряды, ни черт с дьяволом этот орех не расколют, и вообще в лоб атаковать бессмысленно. Только в обход с тыла. Вы слушаете меня?
— Да, да, продолжай,— сказал Евстигнеев.
71
— Теперь пометьте на карте,— попросил Полянов,— метров двести южнее кладбища и церкви на крутом берегу хорошо замаскированный дот с пушкой, прямо напротив меня. Дальше, еще южнее по берегу, каждые двести — триста метров бронеколпаки или дзоты, а на улице, второй улице после того дота с пушкой, на запад, там еще просвет такой виден, там минометная батарея… На этом пока заканчиваю. Заканчиваю. Снова по* лезли…
— Алло! — сказал Евстигнеев, но в трубке уже все заглохло.
Видимо, Полянову опять пришлось взяться за винтовку. Евстигнеев приказал вызвать Еропкина и, когда тот ответил, посоветовал ему скрытно прокопать в снегу ход к доту и немедленно поставить там пулемет. Еропкин сказал, что он это уже делает и, больше того, с наступлением сумерек намерен перевести туда свой КП, если начальство, конечно, не против. Кстати, сообщил Еропкин, связь с его левым соседом восстановлена, и он, Красноярский, будет разговаривать с Владимирским.
Положив трубку, Евстигнеев впервые за этот день расстегнул шинель. Кажется, большая подготовительная работа штаба начинала приносить свои плоды. Овладеть тремя дотами из девяти к середине дня — не так уж плохо, в сущности. Теперь терпение. Интересно, какой момент для очередной атаки выберет Хмелев?..
За окном. снова стали слышны
Федоренко уже поел и, расправив плечи, одергивая на плотном туловище гимнастерку под скрипучими ремнями, стоял посреди кухоньки, выходившей окном в огород, и глядел на то, как ординарец Кривенко набивает вещмешок подарками, которые Федоренко ухитрился откопать где-то на интендантском складе.
— Ну, яки там новости, Евстигнеев? — спросил Федоренко.— Продвигаемся хоть трошки мы к Вазузину чи нет?
— Продвигаемся, продвигаемся,— ответил Евстигнеев, повесил шинель, а сверху приткнул шапку.— На участке Кузина взяли три дота. Это во многом заслуга дивизионной разведки, Зарубина в первую очередь.
Он поискал у рукомойника мыло, с наслаждением плеснул на шершавые ладони воды.
72
— Все! — сказал Федоренко и перевалился с носков на пятки в своих новых, округлых валенках.— Немедленно еду к разведчикам, к этому Зарубину, вот… Кривенко, корми товарища подполковника, я сам допакую.
Евстигнеев с добродушной усмешкой поглядел на Федоренко, на его гладко выбритое, цвета бело-розовой пастилы лицо — лицо немолодого, сугубо штатского человека.
— Ну куда ты поедешь? Там через час начнется такая заварушка, чертям будет тошно. Погоди, пока стемнеет.
— От який ты друг, Евстигнеев! — Федоренко опять перевалился с носков на пятки.— Ты ту пословицу знаешь? Когда бывает дорого яичко, к якому дню? А?
И он, тоже усмехнувшись, покачал головой с таким видом, что, мол, кого-кого, а уж его-то, стреляного воробья, на мякине не проведешь.
— Ну смотри. Хозяин — барин,— сказал Евстигнеев и прибавил серьезно: — Захвати с собой на всякий случай маскхалат. Мужик ты, Николай Михайлович, представительный, крупный. Не приведи господь, засекут неприятельские наблюдатели. Знаешь?
— Ага,— хмыкнул Федоренко.— Тильки совет за совет. Ты тако же меня, дурака, послухай. Я ухожу, а ты ляг и придави жмурика минут на пятнадцать — двадцать. Ничего за это время не случится, даю стопроцентную гарантию, а польза для тебя очень большая, вот.
Надев полушубок, а поверх него нагольный крестьянский тулуп, Федоренко легко приподнял громоздкий вещмешок и в сопровождении усатого ездового вышел, а Евстигнеев поел, сплел руки на столе и опустил на них голову.
Его разбудил капитан Тишков.
— Прошу извинить, товарищ начальник, вас к телефону командир дивизии…
Евстигнеев посмотрел на часы — вместо пятнадцати минут он проспал больше часа,— метнул гневный взгляд на Кривенко, накинул шинель и молча, хмуро обернулся к капитану.
— Разрешите доложить! — сказал Тишков.— В четырнадцать ноль-ноль Кузин двумя стрелковыми ротами первого батальона прорвался в район железнодорожной станции Вазузина. Сейчас немцы контратакуют.
Евстигнеев быстро прошел в комнату, где стояли телефоны.