Избранное

Пиляр Юрий Евгеньевич

Карбышев почувствовал, как новый удар обрушился на его голову. Может, этот звероподобный Пеппи начал уже проверять гипотезу своего шефа?..

Нет, оберштурмфюрер! Человек не животное, и смерть не всегда властна над ним. Не заставил ты раскаиваться меня в моих поступках…

Однако как приятна эта горячая вода, падающая из душевого рожка на иззябшую спину! Благословенна будь горячая вода и рабочие руки, создавшие столь простое и умное устройство, как душ.

И это, право, совсем неплохо — принять душ перед

тем, как выйти навсегда на мороз…

— Николай Трофимович!

— Слушаю вас!

— Веник бы березовый — да на полок. А?

— Да уж чего бы прекраснее!

— А ведь живем, ребяты! — сказал неунывающий, рябоватый с лица долговязый солдат.

— Минута, да наша,— сказал другой солдат, его товарищ.— Слушай, брательник, может, спинку потрешь?

— Благодать!

— Еще поглядим…

Надеется еще кто-то. И это тоже хорошо. Потому что толь-

1 Марш вниз!

149

ко надежда не дает человеку умереть раньше срока. И пустьиа-деются. Пусть еще поглядят. Пусть поборются. Авось кто-нибудь и выйдет жив из этого адова испытания!

Горячий поток постепенно иссяк. И вдруг хлынула ледяная вода. Кто-то вскрикнул. Послышался звонкий удар резины по голому телу. С характерным деревянным стуком рухнул навзничь сосед справа. Упал кто-то позади. Карбышев стоял. Пройдя через пять концлагерей, приучил себя к любым испытаниям.

— Los! Raus!

Слава богу — вон из-под холодного душа. Может, кто-нибудь выдержит и это. Кто помоложе и поздоровее. И будет потом до конца дней своих рассказывать людям то, что хотел рассказать в своей последней — не инженерной — книге он, старый военный инженер Дмитрий Карбышев.

Новый удар. И еще удар…. Стиснув зубы, Карбышев поднимался по лестнице.

Сначала ему открылось небо, темное, туманное. Потом наискось— полоса электрического света с танцующими снежинками. Потом — ярко освещенная деревянная галерея с застекленными башенками, прожекторами и черным пулеметом, повернутым дулом вниз. Потом под рядами шуршащей от электрического тока проволоки строй дрожащих, в нижнем белье, людей…

Обхватив себя крест-накрест руками и вскинув голову, Карбышев тяжело зашагал на свое место на левый фланг.

Неожиданно мелодично трижды прозвенел колокол у проходной ворот. Кто-то сказал:

— Отбой…

— Начали! — приказал пожарнику, державшему брандспойт наготове, оберштурмфюрер, сунул руки в карманы и отошел в синюю тень возле здания бани-прачечной.

ВСЕ ЭТО БЫЛО Часть первая

1

Поезд останавливается. После Вены это первая наша остановка. Столицу Австрии, Остмарка, как именуют эту страну наши конвоиры, мы покинули в полночь, а сейчас раннее утро, часов пять или шесть.

Я смотрел на Вену сквозь железный переплет окна. Может быть, поэтому город не произвел на меня должного впечатления: старые серые дома с массивными островерхими крышами, церкви,

поблекшая уже листва бульваров. Я ожидал от Вены большего, и, как это ни странно было в нашем положении, сознание, что нас везут на смерть, не только не уменьшало разочарования, а скорее, наоборот, усиливало его. Всё же Вену мы оставили с грустным чувством: за несколько часов до отхода поезда какие-то немолодые женщины с красным крестом на белых нарукавных повязках горячо, но, к сожалению, безуспешно просили начальника конвоя передать нам бидон с кофе и немного хлеба. Они повторяли: «Все-таки это люди…» Им ответили: «Нет».

Ночью было как обычно: грохот кованых сапог на крыше, дрожащий-свет ракет, короткие автоматные очереди по насыпи — на всякий случай. И вот мы остановились. Было слышно, как наш вагон отцепили, и паровоз, дав гудок, потащил состав дальше.

— Приехали,— объявляет из своего угла Виктор, чернявый юноша с печальными миндалевидными глазами.

Все молчат. «Приехали» звучит невесело.

— Нет, сейчас опять повезут,— откликается его друг и напарник Олег, приподнимая голову в сбившейся набекрень старой, потертой буденовке.

И верно, мы слышим пыхтенье приближающего паровоза, шеи у всех вытягиваются, но, увы, паровоз, шипя, проползает мимо.

— Да,— говорит самый пожилой из нас, интеллигентного вида старичок Решин.

151

Всем ясен смысл этого «да»: Решину тоже кажется, что мы приехали.

Хорошо бы посмотреть сейчас в оконце. Но после Вены нам строжайше запретили подходить к оконной решетке. За ослушание— пуля в лоб прямо через эту решетку. Остается прислушиваться. Но слушать нечего: тишина, и в тишине мерные шаги часового.

Мы продолжаем лежать. Нас сорок пять человек. Для товарного вагона, не приспособленного к перевозке людей, это многовато. Лежим «валетом» — голова каждого покоится между двумя парами ног — и благодаря этому умещаемся на полу все. Стены вагона черные: на них угольная пыль. Черная пыль и на наших лицах и на одежде. В одном месте узкая полоса стены кажется серебристой — на нее падают сквозь дверную щель лучи дневного света. В этих лучах тоже мечется пыль.

— Да! — повторяет Решин.

Я осторожно подтягиваю ноги и встаю на корточки.

— Куда?

— Посмотрю.

— Не спеши.

Спешить, может быть, действительно не следует, но нет ничего хуже неизвестности. Пока я размышляю, на что взобраться, чтобы заглянуть в окно, не подходя к нему близко, до нас доносится тарахтенье мотора, густой автомобильный гудок, потом громкие оживленные голоса наших конвоиров. Теперь уже ни у кого нет сомнения, что мы приехали.

Встаем. Пустые алюминиевые котелки — все наше имущество — цепляем к поясам.

Гремят засовы. С громыханием отодвигается дверь. Ослепительная масса света и чистого воздуха врывается в вагон.