Избранное

Сарджесон Фрэнк

Бумаги.

Работа.

На разговоры и прочую чепуху времени нет.

А подвал — точно твой родной дом. От этих двух горемык никогда не услышишь ни о канцелярских принадлежностях, ни о бумагах, ни о каких резолюциях. Одного из них звали мистер Флайджер, а другого — мистер Бертлберри. Говорил в основном мистер Флайджер, да так, словно читал Библию. Эту его манеру уже знали все в нашем учреждении. Он ведь тут состарился: всю жизнь выдает канцелярские принадлежности и мусолит при этом листы бумаги. А еще мы знали, что он влюблен в молоденькую девушку.

Он рассказывал об этом всем и каждому, и все считали, что он тронулся.

— Я влюбился в молоденькую девушку,— говорил мистер Флайджер.

Мистер Бертлберри пропускал его слова мимо ушей. Столько раз их слышал. Но казалось, мистер Флайджер вот-вот расплачется, и Беггс обычно отворачивался.

А потом случилось то, что должно было случиться.

— Что ж мне делать? — причитал мистер Флайджер.— Я так влюблен в нее. Пошел к ее родителям, а они мне отказали. Жизнь моя — зыбучий песок, сердце мое чахнет.

Ну не станешь же смеяться. Да еще в глаза мистеру Флайджеру. Слова его действовали на всех одинаково. При нем никто не смеялся. Но у него за спиной все говорили, что он явно тронулся.

Беггс сказал, хорошо бы пробило полпятого.

Бумаги.

Бумаги надо отнести наверх.

А девушки стучат на пишущих машинках.

— Эй,— сказал мистер Бертлберри.— Она тебя ждет.

Беггс покраснел. Она и вправду ждала, и в трамвае по дороге домой они держались за руку.

— Мое сердце чахнет,— сказал мистер Флайджер.— Моя душа в аду.

И почему никто над ним не смеется?

— Гляди в оба,— сказал мистер Бертлберри,— не то кончишь тем же самым.

— Ну и пусть,— сказал Беггс. И опять покраснел.

— Когда я был парнишкой,— продолжал мистер Бертлберри,— я получил хороший урок. Вот тогда-то я и побывал в аду — один только раз.

— Да,— сказал мистер Флайджер.— Моей душе вовек не знать покоя.

— За всю мою жизнь,— сказал мистер Бертлберри,— один-единственный раз. Сразило наповал, но зато отличный был урок. И я сказал себе: все, больше никогда — я свою чашу испил до дна.

— Да, но я не хочу на всю жизнь остаться холостяком,— отозвался Беггс.

Мистер Бертлберри расхохотался, и мистер Флайджер, который ни разу не смеялся с тех пор, как влюбился в молоденькую девушку, тоже расхохотался.

— Парень,— сказал мистер Флайджер,— да наш приятель не только женат, у него пятеро детей.

Бумаги.

Бумаги надо отнести наверх, и Беггс идет наверх. Бумаги уводят мысли от всего непонятного.

Жизнь — зыбучий песок.

Жизнь — бумаги. И ты не знаешь, о чем они. И продолжаешь носить их.

Носить нескончаемые бумаги.

Бумаги.

Бумаги.

Отличный денек

Кен постучал в дверь домика Фреда, когда едва рассвело.

— Ты уже встал? — спросил он.

— Встал,— отозвался Фред и тут же открыл дверь.— Я только что позавтракал. Давай-ка поторопимся.

Идти было недалеко. Домик Фреда стоял на самом берегу. Они закинули лодку на спину Кену,

и он двинулся вдоль берега, а Фред шел сзади и тащил снасти. Кен был здоровый парень и лодку нес играючи, а вот Фред с трудом волочил снасти. Фред был низкорослый и щуплый, и каждые несколько шагов он проклинал свою ношу.

Отлив уже начался, и море разгладилось, ни морщинки не доползало до берега. Все вокруг было недвижимо, лишь чайки прогуливались по песку, оставляя на нем стреловидные метки. И так тихо, неестественно тихо. Казалось, мир за ночь умер, вот только чайки…

Кен снял с плеча лодку и положил ее на песок вниз дном, а Фред бросил рядом якорь и весла и швырнул в лодку мешок со снастями.

— Вот бы мне быть таким здоровяком, как ты,— сказал Фред.

Кен на это ничего не ответил. Он уселся на корму и стал скручивать папиросу, а Фред занялся делом: вставил весла в уключины и закрепил якорь.

— Пошли,— сказал он.— Отчаливаем.

Фред, закатав брюки, вошел в воду и потянул за собой лодку, Кен подтолкнул лодку с кормы, она медленно пошла, Фред впрыгнул в нее и сел на весла, вслед за ним прыгнул и Кен, и лодка заскользила в море.

— А денек, видно, будет отличный,— сказал Фред.

Похоже, так оно и было. Солнце не спеша вставало из-за острова, к которому они направлялись, и на небе ни облачка.

— Пойдем туда, куда прошлый раз,— предложил Фред.— Скажешь, если собьюсь с курса.

И хотя Фред приналег на весла, лодка шла тихим ходом. А все из-за его коротких ног — Фреду не удавалось как следует упереться в кормовое сиденье. А Кен, принявшись скручивать папиросы, перестал следить, куда гребет Фред, и тот, оглянувшись, вдруг увидел, что они идут совсем не к тому концу острова.

— Слушай,— сказал Фред.— Садись на весла, а я буду тебя направлять.

Они поменялись местами, и лодка понеслась стрелой. Каждый рывок лодки — удар по самолюбию Фреда. До чего же Кен силен! На нем лишь рубашка и шорты; этот крупный, с налитыми мускулами парень, наверное, больше шести футов роста.

— Черт, мне б такое тело! — сказал Фред.— Понятно, почему за тобой девчонки бегают. А посмотри на меня.

Да, смотреть, в общем-то, было не на что. Щуплый коротышка. И потертая одежонка висит мешком, точно с чужого плеча. И старая шляпа сползает на лоб, и сползла бы еще ниже, если б не уперлась в уши и не осела на них, точно на кронштейнах.

— Дашь покурить? — спросил Фред.

— Прости. Конечно.

И чтоб Кену не бросать весла, Фред потянулся и вытащил у него из нагрудного кармана портсигар.

— Проклятые деньги,— сказал Фред.— Пока не заплатят, вечно сидишь без курева.

— Это точно,— поддержал его Кен.

— До чего ж мерзко без работы,— продолжал Фред.— Слава богу, у меня есть эта лодка. Знаешь, в прошлом году я на рыбалке заработал больше тридцати фунтов.

— А в этом?

— В этом так себе. В этом году ты первый, кто идет со мной рыбачить и не требует своей доли. Черт, везет же тебе — рыбачишь ради удовольствия.