Избранное
Шрифт:
И мама опять засмеялась.
Она сказала — не думает она, что он такой уж слабенький, хотя, конечно, чересчур тощий, не мешает нарастить на эти кости немного мяса. Так что будь умницей и доешь обед. В конце концов, тетя Клара немало потрудилась, пока его для тебя готовила.
Но он больше не мог есть, только постарался сохранить мир и, вытирая тарелки, ни разу не возразил на дурацкую тети-кларину болтовню.
Потом надо было пойти переодеться в теннисный костюм, но, один у себя в комнате, он повалился на кровать и лежал не шевелясь, закрыв глаза и старался ни о чем не думать, обо всем забыть, может быть, все еще уладится, почему же он так устал,
о-о… имущественные контракты нарушают… УГОЛОВНОЕ ПРАВО о нет. Так и напечатано, если девушке не исполнилось шестнадцати, тюрьма, каторжные работы, МОГУТ ЗАСАДИТЬ ЗА РЕШЕТКУ на многие годы. О как подумаешь. Нет нет ради бога. И ведь он ничего не сделал, ничего. Но вдруг ОНА скажет, что он. Вдруг, да, вдруг она была с тем малым или с кем-то из жокеев, а обвинит его. Вдруг у нее должен быть да вдруг она — уже. Ох нет НЕТ! А он ничего не сделал ничего. Только они сколько дней просиживали тут сколько дней только вдвоем. Вдруг она скажет он пришел к ней в архив и запер дверь и ох нет нет. Вдруг она скажет ЗАПЕР ЕЕ ТАМ? Что тогда сказать?
— О-о,— простонал он.
Нечаянно вырвалось вслух.
— Генри! — голос матери.
— Да, мама?
— Тебе что, нездоровится?
— Нет, все в порядке.
— Тогда чего ты охаешь?
Послышались ее шаги на веранде, и она распахнула дверь, не спросила, можно ли войти.
Разве ты не идешь играть в теннис, спросила она, увидав, что он лежит на кровати. А она нарядилась для крокета, в шляпе, все как полагается, отец подвезет ее, сам он едет играть в шары. Она уже в перчатках, но снимает одну, трогает ладонью его лоб.
По-моему, никакого жара у тебя нет, говорит она. И если тебя не мутит, возьми-ка себя в руки и…
бывало, тебя мутит и позывает на рвоту, но мама уж непременно придет и придержит тебе голову, и тогда ты не против, пускай мутит
— Мне плохо, мама,— сказал он. Весь как-то передернулся и продолжал: — То есть нет, все в порядке, мама. Просто я хотел бы немного отдохнуть.
И попозже отправился на корт, уже не чувствуя такой усталости, даже радуясь, ведь теперь наверняка все обойдется, на тебе светлые фланелевые брюки, и блейзер школьных цветов, и ракетка под мышкой, и чувствуешь себя таким франтом.
допустим он скажет родителям. Теперь. Пускай знают, скажет, он ничего такого не делал. И ТОГДА. Но, конечно, все обойдется, так зачем говорить? А как насчет того, что он ее запер? Об этом говорить незачем. Если ОНА скажет, что ж, она вечно врет. И разве она не заслужила? Ведь он для нее же старался, старался уберечь ее от беды, ЗАПЕР НА КЛЮЧ о-о
…И его бросило в пот…
а теперь пожалуй ЗАПРУТ ЕГО САМОГО. Пять лет. О нет нет. Лучше сказать отцу с матерью. Но вдруг они ему не поверят, вдруг подумают, он и правда сделал ТАКОЕ и знает за собой вину и струсил и потому лжет? Вдруг отец пойдет и поговорит с отцом девчонки о нет нет. И вдруг спросят ее и она скажет о нет. Ведь если мать с отцом подумают он и правда виноват что они сделают? Выпорют так, как никогда еще не пороли. Это уж наверняка. А еще что? В тот раз, когда он подглядывал в замочную скважину, мама сказала, будь он немного постарше, ЕГО БЫ ЗАСАДИЛИ В ТЮРЬМУ до конца жизни о нет не надо господи не попусти. Но никто не
…Он завернул за угол церкви и увидел — в конце аллеи уже полно народу. Он опоздал, и старый мистер Барнет, старейшина клуба, стоя рядом со своей супругой, уже заканчивает обычную речь по случаю открытия сезона. Итак, говорит он, по субботам днем, а в будни по вечерам, закончив дневные труды, мы встречаемся здесь, в тени духовного дома нашего. Но раз в неделю мы здесь не встречаемся. Нет, в тот день мы встречаемся в другом месте, корты же наши пустуют… но, должен сказать, к стыду и позору нашему, не так обстоит дело в иных теннисных клубах, тех, что под опекой других христианских общин нашего города.
Тут милейший старик (все так о нем отзываются; у него румяные щеки и длинная седая борода, а брюки держатся не только на поясе, но и на подтяжках) взял жену за руку и повел к ближайшему корту. Она кинула ему мяч подачей снизу, и он успешно отбил, но по следующему, совсем легкому, промахнулся, причем явно нарочно, и все восторженно ахнули и зааплодировали.
Слава богу, с церемониями покончено и можно приступать к настоящей игре.
Генри подошел к толпе у доски объявлений, все искал по спискам, кому с кем играть. Была тут приставная лесенка, и Генри нашел свое имя, второе сверху. Он уже вызвал на поединок Питера Барнета, внука старейшины, но сегодня нечего было надеяться сыграть, слишком много собралось народу, места хватит только для смешанных пар. Два гейма ему все же отвели, и кто-то (оказалось, Питер) уже выкликал его имя. Но где же Мардж Хейз? А, вот и ты, Мардж. Значит, Генри с Мардж играют против него, Питера, и миссис Форстер на корте номер три. Да, прямо сейчас. Отлично, пошли. И они пошли на третий корт, но… вот те на! Тут только что встретились другие две пары. Получилась какая-то путаница, ну ладно, ничего, переждем.
И они сидят и ждут, Генри разговаривает с Мардж, она теперь учится в другом городе на бакалавра искусств и сейчас приехала домой только на каникулы. Она в голубом платье, под цвет ее голубым глазам, у нее чудесная белая-белая кожа и золотистые волосы (в школе ее прозвали Лютик), и она спрашивает, как Генри нравится его служба.
— Очень нравится,— отвечает он.
— Да, правда? Неужели? — говорит Мардж.
— А тебе нравится учиться на бакалавра искусств?
— Что ж, совсем неплохо,— говорит она,— очень полезная ступенька.
Иными словами, для нее это способ вырваться из захолустья, от нудного старичья, закисшего в здешнем болоте. Нет, мама с папой ничего, не чета прочим, а вообще — ну и публика! Нет, она не намерена тут застрять. Сперва устроится в Сиднее, а потом — голову на отсечение — поедет в Америку. Потому что здесь ну совсем ничего нет хорошего.
Вот будет забавно, если она вместо этого возьмет да и выйдет замуж, сказал Генри.
Какая чепуха! Нипочем она не сделает такой глупости. С какой стати в наше время выходить замуж? Совершенно незачем.
Генри спросил, в какую церковь она ходит в городе, и она сказала — извини, но ты меня просто смешишь. Ни в какую церковь она, конечно, не ходит, только раз заглянула в католический собор, просто захотелось послушать музыку. Пожалуй, и еще как-нибудь зайдет, потому что теперь она читала Джеймса Джойса. Нет, объяснять, что такое Джеймс Джойс, слишком долго, но Генри надо бы подыскать службу в столице и уже там сдавать экзамены на адвоката, потому что, если сидеть сиднем дома, вовек не наберешься никакого опыта, даже не почувствуешь, что значит жить.