Избранное
Шрифт:
И, очень довольный собой, своей сообразительностью, он выпалил:
— Да, конечно, но ведь я как раз и стараюсь тебе все объяснить.
И пришлось ей задуматься, но под конец она сказала:
— Думаешь, ты больно умный, да? А разве у твоего отца не свой дом, да какой большой? Разве ему приходится платить за квартиру?
— Нет, зато он платит налоги.
На это ей нечего было возразить, и он стал доказывать дальше: без богатых нельзя обойтись. Ведь они дают другим людям работу, верно?
И она сказала, что, может, оно и так, но если спросить ее отца, он уж наверняка сказал бы совсем другое.
И Генри, твердо уверенный в своей правоте, мог бы спросить — а что бы он сказал? Но в таких случаях изредка стоит и промолчать — пускай она думает, будто в свой черед одержала верх. Не годится всякий раз выставлять себя умником. Притом
5
Да будет стыдно тому, кто об этом дурно подумает (франц.)
Из разговоров с девчонкой Генри много чего узнал об этой их несчастной ферме. Ведь это ее родной дом, а потому всякая малость интересна, всегда хочется послушать. У девчонки есть отец с матерью, два старших брата и три младшие сестренки. Отец и парни встают затемно и принимаются доить коров, но скоро братьям надо уже разносить молоко, и тогда мама идет и помогает отцу закончить дойку, а сыновьям к тому времени, когда они возвращаются домой, она уже приготовила завтрак. Потом они запрягают лошадь и развозят остальное молоко. Когда с дойкой покончено, мать оставляет отца прибрать в коровнике, готовит завтрак для всех остальных и кричит младшим, что пора вставать. На девчонке забота о меньших сестрах — чтоб умылись и оделись как полагается и собрались в школу. После завтрака надо помочь матери перемыть посуду и сделать еще кое-что по дому, и только после этого она идет на службу.
Да, Генри очень ясно представлял себе эту картину. Потому что это была часть девчонкиной жизни. А девчонка, похоже, стала частью его жизни, и порой он чувствовал, что и сам входит в эту картину. Он знал, где их ферма — за лугом, при скаковых конюшнях. Вспоминалось — однажды учительница начальных классов повела ребят в рощицу, что была позади луга. Они собирали разные растения и узнавали их названия и названия деревьев, отыскивали кузнечиков и гусениц и слушали птиц, а потом надо было написать сочинение «Что я видел в лесу». Они тогда прошли через всю рощицу, и там была ограда, по ту сторону — болото с кочками, где квакали лягушки, и выгон, там паслись коровы, а за выгоном виднелись дом и хлев. Возле дома вертелась малышня и какой-то человек колол дрова, судя по звуку, разрубал большое бревно. Видно было, как он высоко вскидывает топор и с маху опускает, но звук доносился только тогда, когда топор уже снова взлетал над головой. Странно глухой далекий удар. Они заметили это и всем классом стояли и смотрели и повторяли — смотрите! слышите? — наконец один мальчик спросил, почему удар топора слышно не сразу, и учительница объяснила. Ну, и теперь оказывается, похоже, тот человек был девчонкин отец, наверно, Генри никогда не видел его ближе (а если и встречал, так не знал, кто это), но хорошо запомнил, потому что в тот раз выяснилось, что звук до тебя доносится не сразу. И еще, хотя девчонка не знала в точности, но среди детишек, которые там бегали, наверно, была и она. И теперь, спустя столько лет, почему-то обоим приятно так думать, и вспоминать, и говорить про это.
Однако почему-то Генри совсем не приятно было, когда выяснилось, что мать покупает у этой семьи молоко и привозит его один из девчонкиных братьев. Генри сколько раз его видел — такой рослый малый, штаны на нем из грубой холстины, все в заплатах, слишком тесные и короткие, и оттого еще длинней кажутся ноги в тяжелых рабочих башмаках. Из-под шапки торчат прямые, неумело подрезанные волосы, а в голубых глазах, на лице, осыпанном веснушками, кажется, навсегда застыло одно и то же выражение. Он выглядит каким-то недоумком, думал Генри, если ему случалось быть поблизости, когда мать выговаривала парню: надо лучше делать свое дело, не нравится мне, какое ты приносишь молоко,— или: опять-вы-кормите-коров-одним-турнепсом,— или хотя бы: смотри не заляпай молоком крылечко, оно у
Конечно, вскоре он начал поддразнивать девчонку, допытывался, есть ли у нее дружок. Наконец она сказала — ладно, если хочешь знать, есть, и не один, и оказалось, совсем не такого ответа он ждал и не то хотел услышать. Хуже того, она стала рассказывать — рядом с их фермой живет тренер. Там часто бывают жокеи, ведь поблизости живут еще тренеры, и все они приводят сюда своих лошадей для выездки. Ну и вот, жокеи ей нравятся, с ними всегда весело, и если они тебя куда пригласят, так чего-чего, а денег у них хватает. Она не прочь бы выйти замуж за жокея — всегда будешь читать свою фамилию в газетах и нечего будет волноваться, что у тебя мало денег, правда, зато будешь волноваться, вдруг он упадет, расшибется, а то и убьется насмерть. И потом, противно выйти за того, кто меньше тебя ростом.
И конечно, она в долгу не осталась, спросила — а у него есть подружка?
Хотя, сказала она, если твой папаша не дает тебе монеты, откуда у тебя деньги, чтоб куда-нибудь подружку повести?
И Генри сказал — ну, ему все равно не до того, по вечерам всегда надо заниматься.
И девчонка спросила, долго ли ему еще учиться на адвоката и сколько он тогда будет зарабатывать в неделю.
Да уж, сказала она, спасибо, что ты не мой дружок.
Он ощутил даже не столько обиду, скорее, разочарование.
— А почему ты не поступишь в отцову контору? — спросила она.— Ведь на агента по продаже земли учиться не надо, и уж они-то вроде загребают тысячи.
Разве? — сказал Генри. И потом, деньги еще не всё. И вообще он хочет заняться кое-чем получше… но тут же спохватился, не то он говорит, что надо. Нет, нет, ведь неважно, чем заниматься, важно иметь идеалы и служить ближним. Вот апостол Павел часть своей жизни был всего-навсего рыбаком. Но нельзя забывать и о человеке, которому даны были таланты, а он…
Так они и жили бок о бок, в будни каждый день ходили на службу. Не успели оглянуться, уже и лето прошло, и осень кончается, зима на носу. В иные дни, когда девчонка, проехав на велосипеде под дождем, входит в контору, с нее просто течет. Весь день в окна ломится ветер, глянешь на улицу, и видно — над мокрыми крышами, над качающимися деревьями стеной надвигается дождь, под порывами ветра клонится вкось, чуть не плашмя ложится на крыши. В такой день хорошо посидеть дома, скажет Генри, и девчонка отзовется — да, а вот каково ее отцу и братьям в такую погодку работать под открытым небом. Выдаются и ясные солнечные деньки, на небе ни облачка, но тогда чувствительно щиплет утренний морозец. Генри достает из ящика с разменной монетой шиллинг-другой, опускает в счетчик, и они садятся перед газовым камином, греют озябшие руки и ноги. Хотя в солнечный день лучше всего у окна в кабинете шефа, тут солнце, тепло; а вскоре девчонка стала проводить здесь чуть не все время в любую погоду. И нетрудно понять — почему. К соседнему дому с тыла возводят пристройку, и, если выглянуть из окна, видно рабочих внизу. А пристройка растет все выше, люди работают день ото дня ближе, вот они уже вровень с окном кабинета, на расстоянии всего нескольких ярдов, и можно стало с ними переговариваться. Впрочем, Генри обычно не знает, о чем с ними говорить, и разговоры ведет девчонка. Да и не может он торчать тут, как она, часами, чувствует — не годится, чтоб они понимали, что ему нечего делать. И он садится у хозяйского стола, так, чтобы его не было видно, раскрывает учебник и думает — хорошо бы девчонка перешла с ним в другую комнату и остались они вдвоем, и злится, что она предпочитает болтать со строителями. Так он сидит, притворяется, будто зубрит, а на самом деле все время прислушивается — и слышит такое, что начинает беситься. Худо уже то, что чувствуешь — ты тут совсем некстати, но слышать, как тебе перемывают косточки, и того хуже.
Сперва рабочие думали, что он и есть девчонкино начальство. Ее это здорово насмешило.
— Он-то! Да он такой же, как я. Просто служащий.
— А хозяин ваш где же?
— Не знаю,— отвечает девчонка.— Наверно, в забегаловке, пиво пьет.
— Ишь ты, вот это жизнь! Везет же кой-кому!
— Кой-кому, может, и везет,— говорит девчонка.— Только не мне.
Ну а как же насчет дружка, которого она там прячет?
— Этот? — фыркает девчонка.— Никакой он мне не дружок.
Ладно, спорим, она с ним обнимается.