Избранное

Сарджесон Фрэнк

— Нет,— говорит.— Мне нельзя. Муж вот-вот из плавания придет, и я должна быть умницей.

— К празднику, значит, приберегаешь? — говорю.

— Точно,— отвечает.— Морякам приходится приберегать. Вот и мне тоже.

— А они что — приберегают? — спрашиваю.

— Этого я уж не знаю,— говорит.

— Ну а ты-то сама? — спрашиваю.

— Всяко бывает,— отвечает она.— Это уж как получится. Ну а ты,— говорит,— как?

— Приберегать и надоесть может, Мэгги,— говорю.

— Я знаю,— говорит.— Господи! — говорит.

— Пошли, Мэгги,— говорю и заплатил за нас обоих, так что в кармане у меня совсем пусто стало, но мне уже не до размышлений было: а вдруг выйдет у меня с Мэгги?

— В кино

сходить не хочешь? — спросила она.

— Нет,— говорю.— Давай лучше погуляем.

Мы и пошли по улице, а Мэгги сразу серьезная сделалась, я ее такой еще не видел. Словно ничего вокруг не замечала. Я ей так и сказал, а мы все идем и за углы поворачиваем. Но только за какой угол завернуть, она выбирала, а я особого внимания не обращал, а потом гляжу — да мы совсем рядом с домом миссис Клегг! Но Мэгги сказала — нет, пойдем дальше, прежде чем я рот успел открыть. Ну мы и пошли, только я уже понял, чего у нее на уме, и стал, так сказать, примечать, потому больше не удивился, когда мы опять перед домом оказались.

Тут Мэгги говорит: пошли наверх, и бежит впереди, так что я по лестнице еле за ней поспеваю. А на площадке я пошел прямо к ней в комнату, и она закрыла дверь. Гляжу на нее и вижу, как она дышит, и понимаю, что ей с собой не совладать, так что и у меня сердце заколотилось.

— Ты полегче, Мэгги,— говорю. И мы сели на край кровати, а она вся дрожит, но я сказал, чтоб она полегче, и обнял ее за плечи, а она ко мне прижалась, и я ладонью ее по грудям погладил. Только провалиться мне, у нее там всего ничего, будто доску глажу. А я все не знал, про что говорить, ну и сказал про это, а она так и вскипела.

— Держи свои замечания при себе! — говорит. Вскочила и смотрит на меня, а сама красная и взъерошенная.

— Да ну тебя. Мэгги,— говорю.— Иди сюда.

А она стоит и стоит, и я уже задумался, что дальше делать, но только она все за меня уже решила.

— Ты полегче, Мэгги,— говорю я.— Черт! — говорю, но она будто не слышит. А потому я откинулся на спину, пусть, думаю, она пары поспустит. И к лучшему вышло, что я притормозил-то, потому что тут мы слышим, кто-то по лестнице поднимается, и, когда дверь открылась, мы уже сидели на краю кровати, хотя, наверное, оба были красные и взъерошенные, куда деваться-то?

Только оказалось, что это Берт, морячок Мэгги. Дюжий такой детина, но не англичанин, а новозеландец.

— Привет,— говорит он, но видно, что я ему тут вовсе ни к чему, хотя, конечно, Мэгги взвилась и на нем повисла.

— А ты хорошо выглядишь, Берт! — говорит она, а он ответил, что у него все в ажуре, и давай объяснять ей, что в порт они пришли под вечер и он отпуск на берег получил. Но тут она его перебила.

— Берт,— говорит Мэгги,— это Билл.

— Здорово, Билл,— сказал он, и я слез с кровати, но он руки не протянул и вообще ничего, а только продолжал говорить с Мэгги, и я понял, что ей не по себе оттого, как он ко всему этому отнесся.

И для меня ничего тут хорошего не было, так что я подумал: лучше смотаться, и сказал, что мне пора, а Мэгги ответила: «Бывай, Билл!», и я ушел к себе. А Терри не вернулся, и я немножко посидел подумал. Надо было себя в руки взять: сначала Редж на скачках, а теперь вот с Мэгги — ну все наперекосяк пошло. А последние недели такие были хорошие!

Только что толку было там рассиживаться! Лучше уж по улицам пройтись. Но я еще не решил, идти ли, как у Мэгги за дверью поднялся шум, и я свою дверь приоткрыл, чтоб лучше слышать. Только сначала ничего разобрать толком было нельзя, а когда они начали орать во весь голос, мне расхотелось слушать. Особенно потому, что они меня приплели, и вроде дело приняло скверный оборот. И чем дальше, тем хуже. «Ты с ним…» «Да нет же!» — вот так опять и опять, громче и громче, а уж когда началось «Пусти меня!»

и «Мне больно!», я понял, что совсем у них до серьезного дошло. Он ее сейчас измордует, подумал я, и еще подумал, что мне пора на улицу смываться. Ведь я-то что мог сделать? Терри всегда говорил, что Мэгги вовсе не замужем, но а вдруг? Нет, сказал я себе, туда я не сунусь. Конечно, Мэгги мне было жалко, но я подумал, что раз все из-за меня, так я только хуже сделаю, если туда сунусь. Ну, вышел я на улицу, а они так орут, что и там слышно, и тут Мэгги как завопит! Черт, думаю. Но я знал, что вмешиваться нельзя, и пошел бродить по улицам, как раньше с Мэгги.

И домой я долго не возвращался. Хотел прийти, чтобы Терри там уже наверняка был, а потому шлялся по улицам до полуночи, и мне полегчало, потому что на улицах есть на что посмотреть, чтоб ни о чем не думать, когда все наперекосяк пошло. Вон сколько еще людей в мире есть, говоришь себе, и начинаешь прикидывать, какие они и как живут. А потом думаешь: наверное, если б можно было проверить, то оказалось бы, что разницы особой нет. Так вот я решил, хотя, конечно, может, и неправильно.

Ходил я, ходил, а потом решил посидеть где-нибудь на набережной. Сижу и гляжу на какие-то белые пятна, которые на волнах покачиваются. Чайки, что ли? И я задумался, почему чайки никогда не сидят на проводах, как всякие другие птицы. А потом решил, что лапы у них, наверное, для этого не годятся. И тут мне вспомнились голуби, которых я стрелял в зарослях на ферме, и обозвал себя дураком за то, что меня в город потянуло. Ничего в городе хорошего нет, сказал я себе. Человек сам ничего сделать не может, а только все им помыкают. Тут я встал и зашагал назад по длинному проспекту, а сам думал, что завтра с утра пойду узнаю насчет работы на ферме. Но тут я вспомнил, как я с Мэгги чуть не влип, а потом у меня все из головы вылетело, потому что я опять начал думать про Терри.

Но тут меня опять ошарашило: я поднялся к нам в комнату, а Терри не вернулся, и меня будто всего выпотрошило. Такая тоска навалилась! Но я подумал: держи голову выше, ерунда все это. Я прислушался, но в комнате у Мэгги было тихо, и мне сразу легче стало. Милые бранятся, думаю. Всего, думаю, им наилучшего. И лег. Боялся, мысли разные полезут, но только я сразу заснул. Против всяких ожиданий.

Проснулся я поздно поутру, а Терри, гляжу, все нет. И очень мне скверно стало, но я подумал: а, ладно, никуда он не денется! Но все равно мне не по себе было. В голову всякая дрянь лезла, мало ли что могло случиться. И у Мэгги тихо, ну, я тоже встревожился, хотя и сказал себе, что, конечно, они еще спят. Или Берт на свое судно вернулся.

Ну, выпил я чашку чаю, а что дальше делать, не знаю. Уйти боюсь — как бы мне с Терри не разминуться, а тут сидеть, так я же скоро на стенку полезу. Ну, я решил, что пойду, а ему записку оставлю. Так и сделал, а на улице нагнал миссис Клегг — идет и катит перед собой детскую коляску. Я пошел рядом и гляжу в коляску, а там полным-полно всякой кухонной посуды и еще инструменты лежат. Ее благоверного.

— Да никак вы свое хозяйство распродаете,— говорю.

— Пока еще нет,— отвечает.— А все эта погода,— говорит.— Человек совсем расслабляется.

— На меня она лень нагоняет,— говорю.— Дождик полил бы, что ли.

— А знаете,— говорит она.— Он ее в первый раз так.

— Мистер Попай? — спрашиваю.

— Если б не деньги, я бы ее сразу вышвырнула,— говорит она.

— Да? — говорю.

Тут она остановилась перед лавкой закладчика. Я эту лавку и раньше замечал.

— Мне сюда,— говорит и вкатывает коляску в дверь.

Дела, видно, плохи, думаю, и тут я повернул за угол, а навстречу мне Терри.

— Привет, малыш,— сказал он. А я не выдержал и тут же выложил, как рад его видеть.