Избранное
Шрифт:
Черт, говорю, четыре! Но сразу понял, что зря сказал: Терри начал писать в своей карточке, словно ничего не слышал. Ну, я сказал, чего уж там! И дал ему еще два фунта.
И провалиться мне, если на этот раз Терри не угадал. Только мне пришлось пожалеть, что я разинул пасть: он всего десять шиллингов поставил, а платили много. Но мы все равно пошли выпить пива по этому случаю, и до того я на себя озлился, что решил из своих за пиво заплатить. Ну, перед следующим заездом он поставил все, но ему не повезло, а уж дальше так и пошло. Я только смеялся, хотя не очень приятно было смотреть,
Перед последним заездом Терри опять не повезло, и я ему отдал мой последний фунт. То есть что последний, я не сказал, но он все равно брать не хотел, но я его заставил, потому что злился на себя, зачем я пасть разинул.
— Лучше бросим,— говорит он.
— Нет,— говорю.— Давай в последний раз!
— Нет,— говорит Терри,— лучше не надо.
— А, давай же,— говорю,— бери!
Ну, Терри поставил фунт, но на прежнее место мы не вернулись. Терри сказал, что устал, а если встать сбоку от окошек, в которых выигрыши выплачивают, так финиш оттуда очень хорошо виден. Ну, мы влезли на скамью под деревьями и все шутили, как мы первыми к окошку встанем.
Но я за лошадьми почти не следил, а все смотрел на парня, который уже ошивался под окошком. Совсем замухрышка, хотя разоделся в лучший костюм. Сначала я думал, что он нализался: ест бутерброд, а у него все изо рта назад вываливается. Я сказал Терри, чтоб он поглядел, но тут лошади вышли на прямую, а когда я оглянулся, тип этот уже к нам шел.
— Кто первый? — спрашивает, а изо рта у него хлеб непрожеванный валится.
— Чайник первый,— говорит Терри. И, ей-богу, этот тип хлопнулся бы на землю, если бы не уцепился за наши ноги. Ну, мы спрыгнули со скамьи, усадили его, а он еле отдышался.
— Я знал, что он выдержит,— говорит.— Я видел, как он ноги поднимал на разминке,— говорит и показывает нам с Терри пачку билетов.— Я на него десять фунтов поставил,— говорит,— а платить будут десять к одному.
— Может, и так,— отвечает Терри, и тут вывесили цифры. И правда, за Чайника платят десять к одному.
— Десять билетов,— говорит этот тип.— Все мои деньги. Меня уволили,— говорит,— а у меня на руках мать. Только мне понравилось, как он на разминке ноги поднимал!
Ну, мы познакомились, и он сказал, что зовут его Редж, и Терри начал его вроде как обхаживать, а мне, чувствую, что-то не по себе становится. Только я сегодня уже один раз пасть разинул, а потому теперь промолчал.
Терри сказал, что мы проводим Реджа к окошку и надо встать там первыми. Ну, мы и встали — Терри, я, а Редж между нами, и Терри про скаковых лошадей так и сыплет. Прежде он никогда столько не разговаривал, хотя я заметил, что про то, как Редж должен сто фунтов получить, он ни словом не обмолвился.
Ну, окошки открылись, Редж свои деньги взял, и Терри повел нас к калитке, где, он сказал, всегда можно поймать такси. И правда, нам сразу повезло. Редж, чуть увидел пивную, захотел туда нас повести, но Терри сказал, что это он берет на себя, и мы подъехали к самой большой пивной в городе. Редж заплатил
Но и пока нас не выставили, я не очень-то веселился, потому что Терри один говорил и с этим Реджем ну прямо побратался. Тут мне всякое в голову полезло, хотя честно скажу: что к чему было, я не очень-то понял. Но мешать им я не хотел и, когда мы вышли на улицу, сказал, что иду домой.
— Нет,— говорит Терри,— прежде поешь.
А я отвечаю, что спать хочу.
— Навернуть ты хочешь, и как следует,— говорит Терри.
— Нет,— говорю.— До свидания! — И пошел. Я думал, Терри заспорит, а он больше ни слова не сказал.
Уходить мне не очень-то хотелось, но такое уж настроение у меня было. На углу я обернулся: Терри с Реджем все еще стояли там и вроде говорил один Терри. Мне скверно стало, хоть я толком не разобрался, в чем, собственно, дело. Терри подбирается к его ста фунтам, говорю себе, а сам не верю. Нет, думаю, Терри — он хороший человек и на такое не пойдет. Только что я знаю-то про Терри? Он ведь не из тех, кто про себя рассказывает, и хоть видно, что он все-время о чем-то думает, только как отгадать — о чем? Нет, Терри на такое не пойдет, говорю я себе, а сам чувствую: без толку себя уговариваю. От человека всего ждать можно, думаю, а особенно, если тут деньги замешаны. И я вспомнил, как на скачках думал, что деньги людей меняют.
Но чего я, собственно, на стенку лезу? Терри пусть что хочет делает, я-то кто такой, чтоб ему указывать? Он в таком же положении, как и я, а когда человеку совсем туго приходится, ему не до нежностей. Я ведь это самое себе говорил, когда деньги из молочных бидонов выуживал, так в чем разница? И тут я подумал, что, может, злюсь потому, что приревновал его к Реджу. Я ведь думал, что Терри из тех, кто друга никогда не подведет, и деньги там или не деньги, а только мне очень не понравилось, как он Реджа обхаживает.
Только уговаривать себя — пользы мало, а уж тем более стоять там и следить за ними. Ну, я и завернул за угол — в киношку пойду, думаю, но тут же вспомнил, что в кармане у меня одна мелочь, и давай снова ломать голову. А, черт, говорю я себе, пойду подкреплюсь.
Ну и свернул в закусочную, и, провалиться мне, там Мэгги сидит!
— Привет, Мэгги,— говорю.— Что это ты одна? — И тоже взял себе пирог, как она ела.
— Будто ты не знаешь? — говорит и моргает, как кукла.
— Нет, Мэгги,— говорю,— ничего я не знаю.
— А иди ты! — говорит.
Ну, я ей сказал, чтоб она глупостей не говорила, точно дура моргающая. Я хотел сказать «кукла», но она все равно заткнулась. Ну, тут я начал к ней подъезжать и вижу: она как раз в таком настрое. Я положил ладонь ей на ногу под столиком, а она не вскинулась и без глупостей обошлась, будто и не заметила ничего, а потому, когда мы кончили пирог, я ее спросил, что она думает делать вечером.
— Ничего,— говорит.
— Так, может, сходим куда-нибудь? — говорю.