Избранное
Шрифт:
Ночь была очень жаркой, он настежь распахнул окно и устроился на полу, по обычаю скрестив ноги.
– Я отвечу на этот вопрос, - сказал он, - хотя, если не ошибаюсь, я уже отвечал на него прежде.
– Если предположить, что я, помимо фрагментов тканей мозга, имел бы голову целиком, а еще лучше - мертвое тело целиком, то, как я думаю, я мог бы получить нечто большее, чем слова в граммофонной трубе. Возможно, их могли бы произнести мертвые губы... Господи, что это там такое?
Снаружи, по всей видимости, на лестнице, ведущей из столовой, по которой мы только что спустились в лабораторию, раздался звук бьющегося стекла и падения чего-то тяжелого,
Хортон опустился на колени и провел платком по ее лбу.
– Ничего серьезного, - сказал он, - ни вены, ни артерии не повреждены. Здесь требуется обычная перевязка.
Он разорвал платок на полосы, связал их вместе, и ловко наложил повязку на нижнюю часть лба, оставив глаза не прикрытыми. Они неподвижно смотрели в пустоту, и он тщательно исследовал их.
– А вот это уже хуже, - сказал он.
– Она получила серьезный удар по голове. Помоги мне отнести ее в лабораторию. Подойдите с той стороны и просуньте руку ей под колени, когда я скажу. Так! Теперь аккуратно поднимаем ее и несем.
Ее голова безвольно откинулась назад, когда он поднимал ее за плечи, он подставил колено, она словно бы кивнула и слегка склонила голову, когда он сделал это движение, словно бы в молчаливом согласии с тем, что мы делали, а рот, в уголках которого было видно немного пены, открылся. Аккуратно поддерживая, мы отнесли и уложили ее рядом с низким столиком, на котором стоял граммофон, я принес подушку и положил ей под голову. Он легкими движениями пальцев скользил по ее голове, иногда задерживаясь, пока не коснулся места выше и позади правого уха. Снова и снова его пальцы двигались, легко нажимая на это место, он закрыл глаза и со всем тщанием интерпретировал то, что выявляло его сенсорное исследование.
– Ее череп раздроблен только здесь, - сказал он.
– В середине есть полностью отделившийся кусок, и его края, должно быть, оказывают давление на ее мозг.
Ее правая рука лежала на полу ладонью вверх, и он приложил пальцы своей руки к ее запястью.
– Никаких признаков...
– сказал он.
– В обычном смысле слова, она умерла. Но жизнь сохраняется в ней тем самым образом, о котором мы с вами говорили. Она умерла, но не полностью; ни один орган нельзя считать мертвым, пока он не разорван в клочья. Но она скоро умрет, если мы не снимем давление на мозг. Это первое, что должно быть сделано. Пока я буду заниматься с ней, закройте окно и поддерживайте огонь. Иначе жизненное тепло очень быстро оставит ее тело. Натопит комнату так жарко, как только сможете, - включите масляную печку и электрический радиатор, и поддерживайте жар в комнате на как можно более высоком уровне, тогда тело будет остывать гораздо медленнее.
Он уже открыл свой шкаф с медицинскими инструментами, достал из него два ящичка, полных ярко сверкавшей сталью, и положил на пол рядом с телом. Я услышал звук ножниц, - он срезал ее длинные седые волосы; я же тем временем занялся укладыванием дров и растопкой очага, разжиганием масляной печи, которую нашел, следуя указаниям Хортона, в кладовке, а, проходя мимо, увидел, как он ланцетом проводит по открытому участку кожи. Он поместил какую-то
– Принесите мне электрическую лампу на длинном шнуре, - сказал он.
– Мне не хватает света. И не смотрите на то, что я делаю, если у вас слабые нервы, иначе вы почувствуете слабость и не сможете помогать мне.
По всей видимости, этот запрет наблюдать за тем, что он делает, послужил обратному, поскольку, устанавливая лампу так, чтобы она давала как можно больше света, я глянул ему через плечо прямо на темную дыру, с висевшими по ее краю лоскутами кожи. Он ткнул туда своими щипцами и захватил кусок окровавленной кости.
– Хорошо, - сказал он, - и температура в комнате соответствует. Но я не наблюдаю никаких проявлений пульса. Прибавьте жару, пока термометр на стенке не станет показывать сотню градусов.
Когда в следующий раз, пронося очередную порцию угля из подвала, я взглянул на стол, то увидел еще два извлеченных куска кости. Температура на термометре установилась на нужном значении; ярко пылал огонь, дышала жаром масляная печь, гудел электрический калорифер. Вскоре, оторвавшись от работы, он снова попытался прощупать ее пульс.
– Никаких признаков возвращения жизни, - сказал он, - я сделал все, что мог. Я больше ничего не могу сделать, чтобы вернуть ее к жизни.
Когда он произнес эти слова, интерес непревзойденного хирурга разом исчез, он тяжело вздохнул, пожал плечами, поднялся на ноги и вытер лицо. И вдруг снова воодушевился.
– Граммофон!
– произнес он.
– Речевой центр, рядом с которым находится рана, почти не пострадал. Боже мой, какая прекрасная возможность! Она прекрасно прислуживала мне, когда была жива, она может оказать мне услугу, будучи мертвой. Я могу простимулировать нервы двигательного центра вторым аккумулятором. Сегодня мы можем стать свидетелями еще одного чуда.
Ужас и растерянность охватили меня.
– Нет, нет, не надо!
– сказал я.
– Это ужасно: она уже умерла. Если вы собираетесь сделать то, что говорите, я лучше уйду.
– Но у меня есть все условия, о которых я давно мечтал, - сказал он.
– И я просто не могу отпустить вас. Вы должны быть свидетелем. Мне нужен свидетель, обычный человек, и вряд ли во всем королевстве найдется хирург или физиолог, который не пожертвовал бы глазом или ухом, чтобы оказаться сейчас на вашем месте. Она мертва. Клянусь честью, в этом есть особое величие, чтобы, будучи мертвым, тем самым помочь живым.
Ужас и интерес жестоко боролись во мне.
– Если все обстоит именно так, как вы говорите, - сказал я, - то я согласен.
– Да! Именно так!
– воскликнул Хортон.
– Помогите мне положить ее на стол с граммофоном. Подушку тоже; мне будет гораздо проще работать с ее головой, когда она приподнята.
Он повернулся к своему аппарату и лампе рядом с ним, нашел в ее свете то, что искал, и вставил иглу граммофона в неровное отверстие в черепе.
В течение нескольких минут, пока он возился там, стояла тишина, а затем, совершенно неожиданно, четкий, ясный, обычный человеческий голос, голос миссис Габриэль, раздался из трубы. "Да, я всегда говорила, что поквитаюсь с ним", - говорил этот голос.
– "Он использовал меня как боксерскую грушу, он бил меня, когда приходил домой пьяным, и часто лицо мое было в черных и синих отметинах от его побоев. Взамен я окрашу его в красное".