Избранное

Бенсон Э

– Болезнь злокачественная?
– спросил я.

– Да; несколько пожилых людей уже умерли от осложнений - пневмонии.

Я тоже англичанин, и как у всякого англичанина у меня есть понятие о своих правах, и стремление воспрепятствовать их нарушению, если они подвергаются угрозе бессмысленного нарушения. Но если в некоторой местности, которую мне предстоит пересечь, имеется бешеный бык, который может воспрепятствовать моему по ней передвижению, я не стану настаивать на соблюдении своих прав и предпочту обойти эту местность стороной, поскольку вовсе не уверен, что мне удастся убедить быка в наличии у меня права посещения данной местности, закрепленного конституцией

моей страны. И тем вечером, когда мы с Мейдж плавали по озеру и я не был занят распутыванием наших лесок, или доставанием крючка из ее волос или пальто, мне подумалось, что наша позиция в отношении зайцев и жителей Ахналейша как нельзя лучше описывается ситуацией с местностью и бешеным быком. Джим снял охотничий домик в Ахналейше, и тем самым приобрел право охоты на зайцев: точно так же у него имелось право ходить по полю, где находится бешеный бык. Но мне казалось, что спорить с быком так же бесполезно, как пытаться убедить жителей Ахналейша в том, что зайцы, - а иного быть просто не могло, - всего лишь зайцы, и ни в коем не случае их друзья или родственники. Они, вне всякого сомнения, верили в это; и потребовался бы не получасовой разговор, а, возможно, несколько поколений, получивших соответствующее образование, чтобы эта вера умерла, или хотя бы превратилась в суеверие. В настоящее время это не было суеверием, - ужас, неподдельный ужас на лице Сэнди, когда Джим поднял ружье, собираясь выстрелить в зайца, - были свидетельством их твердого убеждения в этом, настолько же твердого, насколько им было наше представление о том, что зайцы не могут быть воплощением жителей Ахналейша.

Кроме того, здесь, в то время как завтра Джим собрался охотиться на зайцев, случилась вспышка заразной болезни. Что нас ожидает завтра?

Вечером Джим вернулся к этой теме, когда мы сидели в курительной комнате.

– Но, боже мой, что они могут сделать?
– воскликнул он.
– Этот старый главный осветитель из Ахналейша подаст на меня в суд за то, что я застрелил его внучку, а когда его попросят предъявить труп, расскажет присяжным, что мы его съели и предъявит им в доказательство шкуру? Какую шкуру? Шкуру зайца! О, конечно, фольклор, это очень интересно в своем роде, это может стать очень привлекательной темой разговора, когда иных тем не осталось, но не говорите мне, что фольклор и жизнь - одно и то же. Итак, что они могут сделать?

– Они могут начать стрелять, - заметил я.

– Да полно; богобоязненные шотландцы начнут стрелять в меня, если я буду охотиться на зайцев?
– спросил он.

– Вполне возможно. Впрочем, я не думаю, чтобы охота была удачной.

– Почему нет?

– Потому что никто не согласится пойти с вами в качестве загонщика. Вам придется идти с Бакстоном и вашим слугой.

– Я возьму с собой Сэнди, - отрезал Джим.

– Очень жаль; он прекрасно выполняет свою работу, но не знаю, согласится ли он.

Джим поднялся.

– Решено, завтра утром мы отправляемся за зайцами, ты и я, - сказал он.
– Или ты пас?

– Я пас, - ответил я.

Сцена, разыгравшаяся утром следующего дня, оказалась чрезвычайно короткой. Перед завтраком я и Джим вышли из дома и нашли Сэнди на заднем дворе, почтительно ожидающего приказаний. Тут же стояло с десяток молодых горцев, бывших загонщиками накануне.

– Доброе утро, Сэнди, - поприветствовал его Джим.
– Сегодня мы отправимся на зайцев. Мы можем настрелять достаточно в верхних узких ущельях. Как ты считаешь, десятка загонщиков будет достаточно?

– Здесь не охотятся на зайцев, - спокойно ответил Сэнди.

– Мне кажется, я высказался

достаточно определенно, - сказал Джим.

Сэнди повернулся к группе загонщиков и что-то сказал им на гэльском наречии, - не более полудюжины слов. В следующий момент двор был пуст, а горцы бежали вниз по склону к Ахналейшу.

Один из них на мгновение остановился и поднял руки, подавая какой-то сигнал, как мне показалось, жителям деревни. Сэнди повернулся к Джиму.

– Ну и где же ваши загонщики, сэр?
– спросил он.

Мне показалось, что Джим собирается его ударить. Но он сдержался.

– Вы уволены, - сказал он Сэнди.

Об охоте на зайцев не могло быть и речи, поскольку не было ни загонщиков, ни смотрителя за лесом, - Макларен, главный лесничий, взял на сегодня "отгул", чтобы похоронить свою мать, - и Джим, все еще разгневанный, получив оплеуху, каковой он считал неожиданное, как по команде, бегство загонщиков, тем не менее не терял чувства юмора и надежды, что к завтрашнему утру все уладится.

Между тем, почта, которой уже давно следовало прибыть, все еще не пришла, хотя Мейбл из окна своей спальни видела почтовую тележку, следовавшую вверх по дороге, с четверть часа назад. Меня внезапно осенила идея, и я быстро проследовал в заднюю часть дома. Все было так, как я и предполагал: почтовая тележка неспешно направлялась к деревне, не доставив нам нашу почту.

Я вернулся в столовую. Эти утром все шло наперекосяк: хлеб был несвежим, молоко тоже, я позвонил в колокольчик, вызывая Бакстона. Все правильно: ни молочник, ни булочник не приходили.

Что ж, весьма интересно, с точки зрения фольклора.

– Это еще одна глупая вещь, именуемая табу, - сказал я.
– Или, попросту говоря, никто ничего нам поставлять не будет.

– Мой дорогой друг, - отозвался Джим, намазывая мармелад.
– Во многая знания многая скорбь.

Я рассмеялся.

– Ты раздражен, - сказал я, - поскольку начинаешь сомневаться, не стоит ли за всем этим нечто трудно вообразимое, и, тем не менее, реальное.

– Ты прав, - пробормотал он.
– Но разве кто-то мог бы такое предположить? Черт возьми! Этого просто не может быть! Заяц - он и есть заяц.

– За исключением тех случаев, когда он - ваша кузина, - отозвался я.

– В таком случае я отправлюсь на охоту и настреляю себе кузин, - сказал он. К счастью, должен признаться, в свете последующих событий, нам удалось отговорить его, и он вместо охоты отправился с Мейдж загорать. А я целое утро просидел на толстом бревне на самом краю холма и в бинокль рассматривал происходящее в Ахналейше. Вид открывался, как с воздушного шара: улицы с домами располагались почти подо мной.

Первое, что я увидел, были похороны - я так полагаю, матери Макларена, в которых приняла участие вся деревня. Но и после этого люди не вернулись к своим обычным занятиям: создавалось впечатление, будто сегодня суббота; они стояли на улице и разговаривали. Группа распадалась только затем, чтобы ее участники тут же присоединились к другой группе, и никто не спешил ни домой, ни в поле.

Затем, незадолго до обеда, меня посетила другая идея, и я сбежал по склону холма, внезапно появившись на улице, произведя своеобразный эксперимент. Сэнди был там, но он повернулся ко мне спиной, равно как и все прочие, и, как только я приближался к какой-нибудь группе, разговоры сразу же прекращались. Впрочем, наметилось кое-какое движение; если прежде они стояли и разговаривали, то теперь начали двигаться, не произнося ни слова.

Вскоре я увидел результат. На улице, где я находился, никого не осталось: все скрылись в своих домах.