Избранное
Шрифт:
– Черт знает что! Юмористический рассказ называется - плакать хочется! И ведь деньги еще за это получают, пи-са-те-ли! Да я... Да что я, любой дурак и то смешнее придумает!
Иван Сергеевич отвел душу и перевернул страницу. На следующей странице было напечатано: "Объявляется конкурс на лучший юмористический рассказ. Приглашаются все желающие. Премия триста рублей".
Иван Сергеевич крякнул и почесал затылок: "Ишь ты, петрушка какая! Триста рябчиков - считай, это... новый телевизор!"
Он посмотрел в угол, представил,
Он стал вспоминать смешные случаи и вспомнил, как Трофимов, что живет в соседнем подъезде, шел сдавать посуду, поскользнулся и упал.
"Это и опишу!" - решил Иван Сергеевич.
"Однажды Трофимов, что живет в соседнем подъезде, - старательно выводил он, - шел сдавать посуду, поскользнулся и упал".
Иван Сергеевич поставил точку, перечитал и попробовал хихикнуть - не хихикалось.
"Да что же это такое!
– начал нервничать он.
– Ведь смешно же было! А может быть, это мне, автору, не смешно, а другой, может, от смеха лопнет?"
– Сим!
– позвал Иван Сергеевич жену.
– Чего?
– откликнулась та из кухни.
– Тут вот, Сим, рассказ в журнале смешной напечатан, - приврал Иван Сергеевич и от смущения зарделся.
– Вот, послушай.
– Он прочистил горло и начал читать: - "Однажды Трофимов, что живет в соседнем подъезде, - с выражением читал он, - шел сдавать посуду, поскользнулся и упал".
Иван Сергеевич кончил и выждал паузу. Жена не смеялась. Молчала.
– Ну как тебе?
– робко спросил он.
– Понравилось?
– Ерунда какая-то, - ответила жена.
– А вот автору, - обидевшись, второй раз соврал Иван Сергеевич, - за этот рассказ телевизор дали.
– По шее ему нужно было дать!
– бухнула жена.
Иван Сергеевич вздрогнул, потрогал зачем-то свою шею, посмотрел еще раз в угол и сказал:
– А у нас с тобой телевизор хоть и старый, а работает лучше другого нового.
Берегом реки
Когда я бываю в гостях у Феофанова, я всякий раз удивляюсь: как, в сущности, мы еще мало знаем друг друга.
Вот, например, в прошлое воскресенье я стал очевидцем удивительного события. Мы собрались у Феофанова по случаю его кандидатской диссертации, которую он решил начать писать с понедельника. И вот после того, как все его горячо поздравили и пожелали успешной защиты, Феофанов вдруг сказал:
– Диссертация - это, конечно, хорошо, но вот о чем я думаю: а способен ли я на настоящий мужской поступок? Вот, например, если бы я шел берегом реки, а в реке тонул человек, смог бы я...
– Зимой или летом?
– уточнила жена Горемыкина.
– В лютый мороз!
– сурово проговорил Феофанов.
– Я бы сделал так, - сказал, поднимаясь из-за стола, Горемыкин, и руки у него от волнения дрогнули.
– Я бы... незамедлительно бросил утопающему подручное плавсредство, а сам бросился к телефону!
Он сел, и в комнате повисла
– А я!..
– сказал, медленно поднимаясь с места, Сергачев.
– Что?!
– невольно вырвалось у всех.
– А я...
– густея голосом, проговорил Сергачев, - снял бы ботинки, шапку, шарф...
– Пальто оставь!
– крикнула его жена.
– ...пальто, - неумолимо продолжал Сергачев, - пиджак... и - подал руку помощи утопающему!
Я видел, как запылали женские лица и нахмурились мужчины, и сам непроизвольно сжал кулаки и расстегнул на пиджаке одну пуговицу.
Но тут поднялся над столом Кузьмин, ослабил галстук и глухо произнес:
– А я бы подал руку помощи утопающему, а затем десять километров нес бы его на спине до ближайшего медпункта, теряя силы и сбиваясь с пути!
– Почему десять?
– спросила жена Горемыкина, но ей никто не ответил, так все были поражены поступком Кузьмина.
– А я!
– выкрикнул из-за стола самый молодой из гостей Воронков Сережа.
– Я бы последней спичкой развел костер, вскипятил воду и...
– Искусственное дыхание... искусственное дыхание...
– шепотом громко подсказывала ему мама.
– И сделал искусственное дыхание.
– Вениамин!
– толкнула меня в бок жена.
– А что же ты?! Что же ты молчишь?!
– Друзья, - сказал я, вставая, - неудобно говорить про себя правду, более того, я рискую показаться нескромным, но я бы не только развел костер, я бы остро отточенным топором срубил бы несколько сухостойных лиственных деревьев и сделал избушку-времянку, где можно было бы обсушиться и прийти в себя. А затем отправился бы в ближайший населенный пункт за помощью и бесстрашно шел бы двое суток сквозь пургу и снежные заносы.
Когда я закончил, Феофанов молча вышел из-за стола и не стесняясь трижды обнял меня. А потом сказал:
– Вот какие есть на свете люди! И я горд и счастлив, что это мои друзья! Что касается меня, теперь я уверен, - я поступил бы так же!
– Вот живешь рядом с человеком долгие годы и не знаешь, что он за человек! И только в особенные минуты видишь, как щедр, отважен и богат он душой!
– молитвенно проговорила жена Феофанова...
– Предлагаю сегодняшний день запомнить всем на всю жизнь!
– с чувством произнес Горемыкин.
Повинуясь общему порыву, мы все встали и крепко в волнении пожали друг другу руки.
– Пап, а река в лютый мороз подо льдом бывает?
– робко произнесла маленькая дочка Феофановых, но ее никто не услышал.
А я хотел объяснить ей, что там, возможно, была прорубь, но подумал и - не стал. Ведь ребенок все равно всего понять не может.
Без стен
Люди говорили разное: одни - что это гипноз, другие намекали на приближение кометы Галлея, а некоторые вообще несли какую-то дремучую околесицу о духах, домовых...