Жизнь — костлявая катастрофа.Лодкой плавает в глине гроб.Словно вспученная Голгофа,чуть не лопнул от муки лоб.И лазурь в замогильном воске —как захлопнутая веком ширь.И вздувается на повозке,на последней — булыжный пузырь.Был рунист и жирел, как валух.А экран был — как ранка к ранке.Жизнь, заверченная на штурвалах,колесованная на баранке.Распят был на себе, как Бог.Молодец посреди богородиц.О буддический скоморох,изнасилованный юродец.Во взошедший над веком лбище,как в огромную полусферу,когтем вписывала судьбищаи отчаяние, и веру.Как
малиновый куст, кипелшут атласный в багровой рясеи кровавые сгустки пел,уходя навек восвояси.В три пространства, как бес, свищавдоль по осени оробелой,мозгу ярого был свеча,только мозг был белый-пребелый.
1974
ОДА НА 1975 ГОД
1
Я и живу и жду, гадая по годам,и каждый год в архив я складываю оду.А долю я себе как бы от Бога дам,как летопись судеб суровому народу.И по году иду не спрашиваясь броду,от глада гладок став, и в каждую погодуя — голый Божий червь, единственный Адам.
2
Внемли же, Новый Год, неправде, что я гладок!Скажи, что я — весь век кочующий архив,где годы, как пуды досад и неполадок,навалены давно, в отчетах закруживчиновного враля, как в вальсе, но порядок,как музыка, парит поверх бумажных грядок.Печать на Старый Год? А я служу и жив.
3
И сыплются часы, как дождик, по палате.Здорово, Новый Год! Здорово, старый крот!Все старые счета предъявим мы к оплате.Попробуй-ка уйти от нас любой банкрот!(А дома я, как дед, залезу на полати).Теперь мне исполать, хоромине на блате,лежать и нежиться, как труп, разиня рот.
4
Торчат глаза совы иль серого кота.И наваракал что мне нынче сей оракул?Что коготь или клюв царапал? Неспустая с прошлым запросто, как с будущим, балакал,поставлен на кон быв или посажен на кол,и счастие зараз и горе я проплакал:одна чиновная осталась суета.
5
Расписки, описи, отчеты и счета,приказы, песенки, записки и тетради...И самому себе теперь я не чета.Меня, о Господи мой Боже, не укради!Да о какой уж тут подумывать отрадена сем, пожалуй что, предсмертном плац-параде(когда и жизнь моя не начата)?
6
И моего ума уже темна палата,и служба жизни мне воистину пуста.А что есть истина? — грозят уста Пилатасогнать распятого с бессмертного поста.Но на сердце, как грех, наложена заплата.За службу жить и жить мала была зарплата.Фиг с маслом выслужил. И лататы с креста!
7
А я забит колом в булыжный день заботда и забыт собой, как родственник на снимке,и мой бумажный день неистово идет,чиновно я гребу и гривны и ефимки,и навострился жить без кривды, без ужимки,а ведь живу-то я как имя на заимке,сложив в чужой архив всё тот же новый год.
1-7 января 1975
СОБОР СМОЛЬНОГО МОНАСТЫРЯ
Стоит небесная громада голубая,пять медных солнц над ней вознесены,а век вертится рядом, колупаякусочки сини со стены.Чуть слышится барочный образ трелей,певучих завитков намек.Но музыка молчит. Вколочен в гроб Растреллий,а день, как тряпка серая, намок.Кто мчится напрямик, а кто живет окольней,кто на банкете пьет, а кто так из горла.По-вдовьи грузен храм без колокольни,она, воздушная, в девицах умерла.Воспоминание о ней — как о кадавре,на чертеже она рассечена.Сестра ее на променаде в Лавре,как дама в робе, всё еще стройна.А церковь вдовая ушла подальшеот медного болвана на скалеи, вроде позабытой адмиральши,стоит облезлым небом на земле.
24 февраля 1975
МОЛЕНИЕ ОБ ИСТИНЕ
Мне истинки на час, помилуй Бог, не надо.Я в прописи ее не стану проставлять,общедоступную, — ну, будь она менада,еще б куда ни шло, а то ведь просто блядь.Гляжу на незатейливую шлюшку,расставленную, как кровать,и скучно верить мне в такую потаскушку,и тошно херить мне желанье познавать.Мне истины на жизнь, помилуй мя, не нужно,она мне, как жена, едина и нудна,недужно-радужна, всегда гундит натужнои выпить норовит меня до дна.От вечной истины мя, Господи, избави,я на ногах пред ней не устою.Но если в силах Ты, а я в уме и вправе,подай мне, Боже, истину мою!
24 февраля 1975
УМНАЯ ОРГАННАЯ ФУГА С ПРЕЛЮДИЕЙ
Прелюдия
Я
вижу в старости, как ум глядит лукавейи судит вкось, но не во сне же немо ятолкую с ним о том, которая из явейпоистинней других, понеже не моя.Но разве от ума добьешься толку?(Ведь он боится выйти из себя).Кладу искусственные зубы я на полку(авось другому пригодятся волку!)и существую втихомолку,по жизни, как по воздуху, гребяруками и налево и направо.(Дощатый сна качается причал).Да из себя ли я блажного накричал?Не помогла ли мне моя орава?
Фуга
Орган сияет, как воздушный лес.А старый ум, заштатный органист,на лавку, червием источенную, взлез,по ней елозит. Ну-ка, погонисьруками борзыми по бору Баха!Грубит труба. И высь несется вниз.В поту душа, и брюхо, и рубаха.И что сыграю я своей ораве?Вся уйма музыки — как разливная тьма.Лукавый ум переключает яви,и тема тьмы рождается сама.Брось, музыкант, дедок невеликатный!Судьба, как баба банная, груба.И подмывает пол. Брось, органист заштатный,давить на клавиши! Ведь всё равно труба.Играй руками или же ногами,играй на хорах или же в гробу.А музыка всей уймою на гаммесемитоновой вылетит в трубу,как ведьма, к очень неприятной явии, в непроглядном времени пляша,она Любаве скажет, как забаве:Намаялись! Пойдем-ка спать, душа!
1-7 ноября 1975
(«Люди видели Тебя, и насказано»)
Люди видели Тебя, и насказанотак, что вся твоя парсуна дегтем мазана.Или это от забот дня рабочегонабрехали, что Тебя скособочило?Чем же, дескать, были вы очарованный?Ведь у глаз-де цвет воды дистиллированной.А затылок-де трясет крысьим хвостиком,на гимнастике душа стала мостиком.Может быть и так, да вот жаль, что по мостузапрещается проезд даже помыслу.Но возможно, что народ завираетсяи гурьбою через мост перебирается.Пусть хоть этак, хоть растак — мост да улица.Не гулять бы на мосту, а пригулиться!Пусть и улица пойдет малость пьяная —не Разъезжая она, не Расстанная!Пусть Тебя и бесом в бок, пусть, счастливица!Только дал бы бедный Бог нам увидеться!
12 ноября 1975
НАДГРОБНОЕ САМОСЛОВИЕ
(фуга)
Я о себе скажу словечушко, но вчуже,как будто сам уже давно лежу в земле.Так больше правды, тут уж не словчу же,как первое лицо в единственном числе.Уж тут словечко, словно правда, голои в голом виде пустится в трепак,и память будет выглядеть бесполо,а поминанье по записке — какспряжение безличного глагола.Рифмуя «поп» и «гроб», кто будет поминать —под рифму рюмку, чтобы православно, —а имя в кулаке с бумажкою сжимать?Не буду даже им. Вот, право, славно!А поминаемый — как будто он не он,а память светлая — молитесь, иереи! —мигая, дрыгается, как неон,в раскрашенной портретной галерее.Ах, речь безличная! Смотри, покаона откалывает трепака,с торжественно-ехиднойулыбкой панихидной!Так неси свой крест,как лихой бунчук,разливной Модест,расписной пьянчук!На одре пустомни аза в глаза.Борода хвостом,а из глаз слеза.По шеям потомдаст гроза раза.И под белую горячкугопачится враскорячку:И вот так, и вот такты попал под колпак,под больничный колпакда и гопником в гопак,околпаченный,раскоряченный!Не я, не ты, не он, а просто было,как вдоль судьбы шагающее быдло.Хоть бы брылы развесившее рыло!Нет, просто было, и оно обрыдло.Давно уже ушли до ветру жданки,все данные собрали да и в печь!И Было вонькое хоронят по гражданке,И Былу не дадут подонки в землю лечь.И поют подонки,голосочки тонки,Семки, Тоньки, Фомки,милые потомки:Ходи изба, ходи печь!Былу нету места лечь.(А следовательно, требуется сжечь,и вместе с рукописями!)В гробу везут чудовищное Было,помнившееся над единым и одним.И чья-то речь стучит-бубнит над ним,как будто сей звонарь колотит в било.И пальцем в рот он тычет наконец,как будто совершая подвиг ратный,что я-де в яви был чернец,но самочинный и развратный.А я Господних язв до дьявола приях,и остаюсь я не во сне загробном,а — как в беспамятстве многоутробном —и в Божьих, и не в Божьих бытиях.