С червивой ложью, с истиной костлявой,с кровавой кривдой, с правдой моровойшаталась ты по улицам шалавойи шлялась за бесстыжей доброй славой,не брезгуя осудой и хулой.Брала-врала, давала, но драла же! —до дрожи дорогой, до самой блудной блажи, —и ставила на нищего туза,играла в ералаш, ерошилась и в ражевдруг становилась нежной кожи глаже,являясь в полном голом антураже,развеся уши, губы и глаза;шампанским закипала вкруть и дажелетала в однодневном экипаже,наряженная в воздух стрекоза,на Елисейских на Полях и за-летейских заживо, в бессмертные пейзажиты погружалась, словно в вернисажи,где нет уже ни копоти, ни сажи,а только дым, хрусталь и бирюза;с распухшей рожей, плача от пропажи,пропащая и винной гари гаже,жила ты, лежа с кражи до продажи,на дрогах стыла хуже мертвой клажии падала, как грешная слеза.И
всем скорбям была ты запевала,глотала ты пилюли «Ай-люли!»,их будто гвозди в глотку забивалаи запивала — словно забывала —их горем всей Руси и всей земли.Валилась замертво. В твоем развалевалялись похоть с нехотью вдвоем.И жизнью умники тебя прозвалии брали напрокат, взаймы, в заклад, в наем.
1967
(«С глухой погодою второго сорта»)
Т.Ю. Хмельницкой
С глухой погодою второго сорта,с развалистой старинною зимой,с обрывком вечера я сам-четвертыйиду домой по улочке немой.Из теплой задушевной полутемия как попало песенки плету,и незаметно я теряю время,и тихо набираю пустоту.Как ветром сдуло думы о пороге,сорвались кротко две сосульки с век,и одиноко сделалось дороге,где снова я и длинный-длинный снег.
1967
ГАДАНЬЕ С ПРИПЛЯСОМ
Дай в новом годусгадать про невзгоду!Гляди, я кладувсю правду в колоду.Глядеться в окнодуше не мешаю.Смотри, как смешноя карты мешаю.Ах, тра-ла-ля-ля!У нашей у кралилюбовь королянедавно украли.Он волосом рус,он масти червонной,но чтой-то огрузживотик евонный.Ах, тралички-вали,вали ты, коли!Коли не совраливалеты-врали,так пали емувинновый, бубновый —в казенном домуон будет с обновой...В косую легло.Поверь рукосую —гляди, как теплоя карты тасую.Ночами не спит,от страха голодный.А правда шипитзмеей подколодной.
1967
(«Что же ходишь ты возле жизни?»)
Что же ходишь ты возле жизни?Ах, не думай и не гадай!Хоть единой слезинкой брызниили слово, как руку, дай!Протяни! (Не на отсеченье!)Ну, а я тебе поручусьза торжественное мученьевсех пяти оголенных чувств,за святое четвертованье,за изломанный костный хрусти за то, что я, как сознанье,всеобъемлющ и, значит, пуст.
1967
КОРОТКАЯ ГРОЗА
Блеснула вдруг и полоснулапо горизонту раза два,плеснула наспех и едвапол-улицы ополоснулаи, собираясь дать разаселу за то, что днем уснуло,она тихонько громыхнула,такая славная гроза!Потом рукой на гром махнула:Сойдет и так! Не до беды!Черемухой чуть-чуть пахнула,чрез громовой ухаб махнула,и, словно ахнув, распахнулаглаза, и окна, и сады.
1968
(«Я у себя сижу бочком да с краю»)
Я у себя сижу бочком да с краю,тасую карты и на них гадаю.А толку что? Когда последний годнаступит мне на горло и заткнетпроклятым кляпом рот сухой и глотку,а тело по течению, как лодку,поволочет безвременья река,туманная, как память старика,как бороды слезливой половодье...Послушай, Боже, отпусти поводья,дай закусить до крови удила,покуда смерть меня не родила!
11 мая 1969
ЯМА
(фуга)
Я есмь помойная великой Яви яма.Всё не по-моему. — Мне воли нет и нет. —В меня летит с небес помет комет.И я зияю голым глазом срама,сияю пустотой, как рама(где не бытийствуя изображен предмет).Как рама вдрызг разбитого оконца —слепорожденная дыра, —взирающая оком незнакомцана все окраины вселенского двора.Двора с помойной ямою и с кучейнавозной! Грозной! (словно гроб иль гром).И надокучил я себе, как дождь трескучий,костлявый дождь, который хил и хром.И вот, ощерясь, точно зверь рыскучий,и ощетинясь всей собачьей тучей,я по утрам сживаюсь со дворомне зная чем, душой или нутром,а ночью, выпав, как несчастный случай,о землю колочусь звездой падучей.Двор развезло, и вот всё непролазнейтащиться глазу — по колено! вброд!! —а то и по пояс в соблазне(себя разиня, как огромный рот).Двор развезло. Всё
липнет или вязнет.Вот как по горло мне везет!!— Какая разница, кто чем кого-то дразнит!Двор развезло, как пьяницу под праздник —эй, шире грязь — навоз ползет!Давно знакомое мне стало как-то дико,всё сбилось в кучу, встало на дыбы.Жизнь — что слепые ямины Эдипа(как памятные вмятины судьбы).И взгляды — как в Великий пост ухабы,и ухают они до самых разных бездн.Ни повитухи бы, ни пастуха бы,ни семени, ни жизни из ложесн!Улыбка выглянет из рамы (как ошибка),пришипится — да и в лазейку шмыг!Глазей пустотами, слепой пастух Эдипка! —Пусть очи выпиты, но задний двор велик.Я свальная страстям невольным яма,желания ложатся в ней за рупь,за рупь целковый, под тоску Буяна,под песню окаянного Бояна,и ярость бычья проникает вглубь.Блуди, Эдип, с родительницей Мойрой!На бисер слезы! — И на свалку тщу! —Разинут ямой я по-своему помойнойи мусор перед музами мечу.
13 августа 1969
(«Приходит гость из Гатчины»)
Приходит гость из Гатчины,как приговор от них, —бобровый, молью траченныйрасстрига-воротник.Метет он бородищею,язык тяжел, как пест,и в нем судьба Радищеваи Аввакумов перст.И доля дуралеевалелеет, точно мзду,в себе звезду Рылеева,Полярную звезду.Несчастьем одураченный,но чем-то вечно юн,ершистый, молью траченный,страдающий ворчун.Бредя походкой шаткою,он с болью — как с собой —собольей машет шапкою,как на судьбу рукой.
6 октября 1969
КТО Я?
Я думаю иль кто-то мыслит мной?Рука с плечом мои? Или рычаг случайный?Я есмь лишь часть себя иль гость необычайный?Начало вечности или конец срамной?Настигнутый умом, я сплошь одни увечья.Настеган истинами, еле-еле жив.И, голову в сторонку отложив:Уж лучше Божья ложь, чем правда человечья.
1969
Я С ЖИЗНЬЮ РЯДОМ
(фуга)
Я с жизнью рядом. Но не вместе с ней?(А лишь во сне?) Но как тогда? Бок о бок?Разметаннее иль тесней?Измучен? Безразличен? Или робок?Она ль покойница иль сам я гробповапленный? (Поваленный колодой?)Она ли дышит изо всех утроб(и от нее несет дебелою природой)?Я с жизнью неподвижною лежу,но жалости я не подам и вида,лишь с чьих-то век слезу тяжелую слижу.Слижу, но слажу ли с тобой, моя обида,тяжелая и слезная? Слежусвое остылое, бобылий свой очаг,и тело длинное тяну подобно кличуо смерти. Неужель я так зачах,что всяческие мелочи в очах(в отчаянных) до боли увеличу?Я с жизнью рядом, и глаза — в глазавонзаются всё злее год от года.Из худа ни добра нет, ни исхода.Да и не надо! Вот она, свобода, —лежать, не разумея ни аза,как с вековой колодою колода.Жить — как лежать. Привычнейшая жуть!И с боку на бок, ну хоть как-нибудь.О нежить нежная! Соленая русалкаи медленная сонная вода.Лежится мне ни шатко и ни валко.(Свобода боли — право, не беда!)Ты жизнь иль женщина? Я с жизнью рядом.С такой лобастою [4] , на месте, вплавь...Не поздно ли идти на дно к наядам?Соленый всплеск очей? Ты женщина иль Навь?Поканителиться она не прочь. Молчит.(Пока не телится и не мычити, сбоку будучи, отсутствует сурово,в фиалку превращенная корова.)Ты — вывернутый наизнанку миф.Ты — лежбище ума, одетого наничку.Ты — чуждая кума. С тобою покумивкакого-то себя (и руки притомив),я счастье — словно птичку-невеличкув грудную клетку — запер и гляжу,как длинно с жизнью рядом я лежу.Как медленно! То как сама стихия,то от бессилия зевая жалко,как Зевс безрогий во весь рот. Ах, Ия!Фиалка, телка, девка и русалка!Скажи мне, жизнь моя, тихонько, кто ты.Хоть на ушко одно словцо шепни!Зачем молчишь, глядя во все пустоты(где только камни под ноги да пни)?Утрата — как отрава мне к рассвету,и разом выпить, право, просто яд.Но всякий раз глаза с утра вопрос таят.Они при мне и вечность простоят,глаза, которых, может быть, и нету.С неладой-жизнью пребывая рядом,я обнимаюсь неуемным взглядом,как лядвеи огромным, и всем стадомусталым слягу, голову сложупод этот взгляд, где брежу и блажу,где еле брезжу, жалобно и нежно,где чуть ворочаюсь, брезгливо и небрежно...Я с жизнью рядом — с Блазнью или с Блажью? —благословляя силу вражью,русалочьи — ничейные — глаза,лежу, не разумея ни аза.