Избранное
Шрифт:
В нашем разговоре она заметила:
– Знаете, что мне труднее всего дается? Выступления перед ребятами. Болею при этом даже… Почему? Да потому, что с пустым словом к людям идти нельзя, а к молодым особенно. Они видеть и чувствовать должны: тот, кто к ним обращается, горит в душе. И может, поэтому так часто возвращается памятью к прожитым дням, волей-неволей открывая в них не только светлое, доброе, но и болевые точки.
– Выступая в школе, говорю ребятам о гордости хлеборобской, цене хлебной крошки и вижу – не очень-то трогает все это сердца ребячьи. И вспоминаю вслух детство свое лихое. Отца, от голода умершего… Сестра в люльке умирает, а я у мамки кашу ее прошу. Помню, когда вот так же вторая сестренка умерла, мне недоеденный кусочек достался. Что? Тяжело
Мария Михайловна замолкает на минутку и поясняет мне:
– Я говорю детишкам: «Вот если бы вам денек-другой хлеба не дать, чтобы сказали вы?» И слышу в ответ: «Спасибо сказали бы. Ведь мамка хлеб этот и с молоком, и с мясом есть заставляет». Хорошо, что они нужды не знают, но плохо, что не знают цены всему этому…
Я смотрю на нее и вижу в глазах решимость. И приобретают особый смысл стихи, которые только что прочитал в ее тетрадке:
Послушай, как бьется у мамы Сразу два сердца в груди – свое и твое!Да, в них любовь, но и требовательная нота, жаркое воззвание к совести: помни, кто дал тебе жизнь как жил он сам. Ничто не дается легко и просто.
…Ее отец «записался» в колхоз на пасху, и был проклят дедом и бабкой. Не устояв перед темной силой родни, он вышел из артели. «И тем погубил себя и двух своих дочек, – скажет Мария Михайловна. – Начавшийся тогда голод побил разрозненных крестьян в первую очередь».
С шестилетней Марией и тринадцатилетним сыном Григорием мать их – Мария Ивановна ушла из родного дома. Ушла в организовавшийся только что совхоз «Красная волна». Жили в бараке, работали. Гриша коней водил: ему за это по 700 граммов хлеба в день давали. А по лету и Марийка пошла – просо полоть. Спрячется при наряде за спину подружки Маруси Паниновой (той уже восемь было – на два года Губиной старше), подложит кирпичик под ноги – ее и посчитают, и в поле возьмут, как взрослую. А вечером – полкило хлеба, как всем. Не радость ли? Это сейчас думаешь какой же тяжелый был хлеб тот, а тогда одного боялись: только бы бригадир с наряда не снял…
В труде великом обретенный, от голодной смерти спасавший, он, этот хлеб и цену имел великую. Святое к нему отношение вошло в плоть и кровь с малых лет. Не потому ли самым страшным воспоминанием о войне остались для нее не горящий поселок, а полыхающие хлеба:
Запах – как будто живое горит…Что она испытывала, глядя на это, четырнадцатилетняя девочка, спрятавшая в консервной банке перед уходом из дома пионерский галстук и захватившая с собой только цветок с подоконника? Спустя годы она напишет:
Тогда земля в огне, в дыму Прильнула в страхе к сердцу моему.И еще:
Простите отступавшие солдаты, Что плохо думали о вас…Мы сидим за столом, накрытым белой накрахмаленной скатертью, в ее небольшом, аккуратном домике. Нехитрая мебель, полки с книгами: томики Есенина и Маяковского, Лермонтова и А. К. Толстого, прозаическая классика – советская, русская, зарубежная. На окошке в ящике растет вишня.
– Нынче зимой расцвела, – улыбается Мария Михайловна. А я опять вспоминаю ее стихи:
То зима встречается здесь с летом.Так вот они о чем – о вишне, по зиме расцветшей! И снова восхищенно гляжу на
– Почему же наперекор? Я – хлебороб, работник на земле. А люди труда – поэты. Поверьте, каждый труженик – человек богатой души. Неужели вы этого не замечали? Лучшие годы мои – это годы работы. Ведь героем-то я стала, когда мне только-только двадцать минуло… Сейчас открою тетради – записи тех лет…
Стихи о пшенице в поле, об удобрениях и, конечно же, о девчатах-подружках, их руках:
Не знают праздности и скуки Крестьянские натруженные руки. Пыльцою припорошены степной, Опалены и стужей и жарой. Они в себя впитали запах хлеба, Щемящий запах в них земли родной.Вместе со звеньевой их было 10 человек. 10 подружек, девушек-комсомолок. Они пошли на свое поле, изрытое траншеями, заросшее бурьяном, с главной в военные годы «техникой» – лопатами. Трактор ХТЗ они получили через год после войны. Его освоила Нюта Логочева. Работали от зари до зари. Перетяжку машине делали ночью. И еще успевали на гулянку сбегать, спектакль в местном клубишке поставить. По 35 центнеров пшеницы с гектара взяли они тогда – результат, и поныне остающийся здесь рекордным.
Помнится съезд комсомола Украины. Она, делегатка, в перешитом платье едет в столицу республики, гордая делом рук своих и подруг.
Нарядом мы не щеголяли, Но похвалиться было чем, –Запишет Губина в своем поэтическом дневнике. Эти строки и спустя много лет будут волновать каждого, кто прочтет их. И предстанет перед глазами поколение людей, идущих, кажется даже впереди своего великого времени, людей, свято веривших в труд свой. Народ. Своими делами, честью и правдой ковали они эту веру, утверждали ее и вселяли в других. Как знамя, несут они идеалы добра, трудолюбия, справедливости и сейчас.
– В рабочей среде человек на виду, – говорит Мария Михайловна. – И кто есть кто – тут известно каждому. Руководство может ошибиться в оценке того или иного товарища, коллектив – никогда. И мнение его для каждого труженика – превыше всего…
Почему в звене ее не находилось места иждивенческим настроениям, почему столь трудолюбивы все были? Да потому, что действовал всеобщий контроль, крайнее осуждение любой недобросовестности, как в равной степени и уважение к труженику со стороны тех, кто близок и дорог. В такой атмосфере не может быть рвачества, стремления выгородиться за счет других. Каждый чувствует: всем, что в тебе есть хорошего, ты обязан товарищам. За это должен ценить их. И благодарить. Не потому ли в таких коллективах и радость и горе – все пополам. Не потому ли Мария Михайловна Губина на всю свою первую премию купила подарки подругам – цветные, яркие полушалки.
За нелегкую жизнь свою ни разу не поступилась она хлеборобской честью и совестью, не изменяла узам святого трудового братства. Не наживала она палат каменных, не увешала стены коврами. Не нужно ей этого. Гармония чистых помыслов и дел давала этой женщине ощущение полного и подлинного счастья. И пела ее чистая, праведная душа. И была жизнь для нее, «как радуга, красива». Она радовалась, когда ранним зимним утром спешила на работу, радовалась маю, веселому, как «экскурсионный пароход». Но самые теплые, самые проникновенные чувства роились в душе Марии Михайловны на хлебной ниве. Там и родилась эта песня агронома, а я бы сказал – ее гимн: