Избранное
Шрифт:
И впрямь, отдачу звено Исакова получило лишь год на четвертой, когда земля, переданная ему, стала поистине пухом. Трудностей было не мало. Шла «притирка» друг к другу членов звена, работали до седьмого пота, а получали, в смысле денег, почти, как и «вольные механизаторы». Да и жизнь есть жизнь. Не всегда звено занималось только своей землей. Нужда нередко заставляла руководителей хозяйства использовать его и на других объектах и работах. Но коллектив не распался. Этот факт говорит о многом. И в частности, думается, о приоритете нравственного фактора перед экономическим. Понятно, грань между ними провести не просто и, нет слов, современная экономика колхозов и совхозов направляет помыслы работающих непосредственно в поле, на ферму. Но, настраивая действия труженика на наиболее высокую эффективность, наиболее выгодный режим,
Не случайно же сутью нынешней перестройки стала перестройка сознания. Тщательная отладка его на коммунистический лад – ключ, которым открывается ворота успеха. Партийное воспитание признано помочь земледельцу выработать, отшлифовать такие черты характера, которые бы дали ему возможность работать инициативно, целеустремленно. Там, где имеешь дело с природой, нередко нужны стремительные действия – мужественные, изобретательные. Стало быть, при внезапном обороте дела, как в тот «градобойный год», есть только одна точка, опираясь на которую можно устоять, коммунистическая сознательность. И будь бы она воспитана у каждого труженика, не пришлось бы выслушивать горьких сетований, подобных тем, какие довелось мне услышать от заведующей сельхозотделом Тейкоского горкома партии Г. М. Кащеевой:
– Сто восемьдесят механизаторов с промышленных предприятий вынуждены мы направить на весенний сев в хозяйства района, а сто человек, живущих в городе, уже работают на совхозных фермах. Некоторые хозяйства целиком перешли на «вахтовый метод»: месяц кормит и поит коров у них одна смена наших текстильщиков, месяц – другая. Бывает, смена уйдет, а новая не придет. Что творится, нетрудно представить. Во всяком случае, и лично самой приходилось кормить мне скот.
Да-а-а… Многое сейчас решают машины, расчетливость… Но специфика крестьянского труда, требующая особой одухотворенности от человека, нет-нет да и заявит о себе со всей силою. Быть крестьянином – это значит радоваться теплому весеннему ветру, мычанию коровы и первой проталинке, мягким сережкам на вербе, крику петуха и полой воды. И я понимаю Василия Семеновича Исакова, потребовавшего от своей дочери, чтобы назвала она своих детей: сына и дочку – его, Семеныча, внуков, Ромашкой и Полюшкой, – так он их будет больше любить, слыша в ласкающих душу именах сладостный зов земли.
Хозрасчетные звенья, коллективы, работающие на селе, имеют существенную отличительную особенность от подобных городских формирований. Его члены тесно связаны с собою не только в период производства, как это бывает на фабрике или заводе, но и в повседневности, быту. В этом свое преимущество, но и немалая сложность. Деревенских жителей роднят часто и кровные узы, и соседские отношения. И в таких условиях, что ни говорите, нелегко порой звеньевому, в общем-то, рядовому работнику, а также тому или иному члену совета звена, предъявить даже и справедливые претензии близкому человеку. Об этот момент очень часто спотыкается безнарядка. Знаю, кое-где идут на то, чтобы во главе звена поставить «освобожденного товарища», специалиста. Мол, ему легче спросить с кого надо. Вроде бы и простой народ с этим соглашается: «На то и начальство, чтобы требовать». Но все это лишь свидетельство облегченного и искаженного подхода к организации бригадного подряда – не более. В натуре крестьянина заложена артельность. Выявить без торопливости и формализма способных сладить друг с другом, определить лидера – достойная задача.
Директор Гусев сумел найти Исакова, А тот – подобрать костяк звена из коренных крестьян. Это братья: Юрий и Анатолий Козловы, в свое время, еще будучи курсантами СПТУ, они проходили практику у Семеныча; Иван Беззубов, в прошлом целинник, Валерий Бахирев; другие мужики – «тоже крестьяне». Попадали
Хожу по «Тейковскому», слушаю: «Вон Исаков лучший трактор Сереге Чернову отдал, – молодому. Сам на старом остался». – «А в бывшем звене Гасилова опять горланят, кому вожаком быть? Всяк себя лучше других считает». – «Но как же Семеныч-то ладит со своими ребятами? Ведь они у него, известно, какие орлы – грамотные, зубастые». – «У Семеныча все звено, что пять пальцев на руке звеньевого. От нормосмен, второй бухгалтерии, и то отказались». – «Ну, это уже коммунизм». – «Коммунизм – не коммунизм, а семья добрая». Секретарь парткома совхоза Владимир Сергеевич Баженов «подбивает бабки»:
– Звено Исакова, без преувеличения можно сказать, характеризует собою высшую форму отношений в безнарядных коллективах, когда экономические, хозрасчетные категории служат в основном лишь формой связи с хозяйством и гарантией справедливости и самостоятельности звена.
На этом бы и можно закончить. Да только слова партийного вожака о справедливости самостоятельности вызвали в памяти моей другую беседу – с главным агрономом совхоза Владимиром Александровичем Цыганковым:
– Хошь, не хошь, а придется нынешней весной обязать Семеныча капусту сажать – гектарах на сорока.
Я аж подпрыгнул. Как? Сажать ту самую капусту, про которую Исаков с такой болью и возмущением говорил мне при встрече, что ежегодно они не знают, куда девать выращенный урожай ее. «В хозяйстве тысяча голов скота, от бескормицы страдаем. Часть бы капустников под травы пустить, и решен вопрос. А вал по белокочанной и с оставшихся площадей легко получить».
И смешалось все в моей голове. Перед глазами встали чего-то картины стихии и Василий Семенович, ползающий на коленках по картофельному полю. Увиделись семена, спасенные этим беззаветным тружеником. И в мозгу, как град, застучало: семена, семена….
Семенами надо бы дорожить!
Олени идут против ветра…
Она снова приснилась ему предрассветная Канчаланская тундра. Приснилась в темных проталинах на склонах протоков и рек, с серобоками важенками, рожавшими на буром, вытаявшем ягельнике тупомордых, пегих телят. Усилием воли Неудахин попытался продлить это радужное видение, но шум просыпающегося города, врывавшийся с улицы в комнату, безжалостно гнал его грезы прочь.
…Он так и не догулял тогда свой первый шестимесячный отпуск. И, помнится, идя на посадку к самолету, улетающему с московского аэропорта «Внуково» в Анадырь, все улыбался мыслям своим и думам. Надо же случиться: до сей поры ведь не верил, что существует некая «северная болезнь», а тут поди-ка, занемог ею сам. То-то посмеется теперь Андрей Павлович Бортников, совхозный плотник, не захотевший уезжать на материк, даже после выхода на пенсию.
Вроде недавно все это было. А прошло с той поры уж двенадцать лет.
– И того пятнадцать годков, как работаю я на Севере дальнем – на самом краю земли, – Анатолий Иванович Неудахин – директор совхоза «Канчаланский», махнул рукой в сторону Анадырского лимана, как бы подтверждая этим жестом, что край земли действительно рядом. Мы сидели с ним в гостинице окружного центра и ждали, когда «дадут борт» на Канчалан – центральную усадьбу хозяйства, возглавляемого моим собеседником. От сознания предстоящей скорой встречи с друзьями и семьей, Неудахин был возбужден. Довольно долго просидел он в городе из-за дел и тумана. Волновался, откровенно говоря, и я: как-никак впервые предстояло лететь к тундровикам.