Избранное
Шрифт:
Этой фразой сказано много. В ней и привычка, и любовь к прекрасным канчаланским местам, и хорошая оплата труда, и возможность отличного отдыха, и многочисленные льготы государства.
Я был в тундре в начале лета, когда там стояла теплая, солнечная погода и не появились еще комары. «Повезло, – говорили мне оленеводы, но зато ты не увидел красного с голубым покрывала из брусники и гонобобеля. Не увидел кипенья воды в Канчалане от идущих на икромет лососей». Что верно, то верно – этого я не застал. Любоваться канчаланскими прелестями и чудесами довелось мне лишь в фильмах Бориса Космина.
И опять я спрашивал, теперь уже директора совхоза и ветеринара: «Вам здесь очень трудно? Космин и Неудахин смеялись:
– Знаешь, когда дует самый злой в этих краях северо-западный ветер – хиус, олени идут против ветра. Шерсть у них тогда не дыбится и они легче переносят непогоду. Так поступаем и мы.
…Олени идут против ветра. Так было, так будет: сильные всегда направляются навстречу трудностям. Только тогда им становится лучше.
Хозяин на земле
И день и другой иду за ним по пятам, ищу минутку для разговора, а он под всяким предлогом уклоняется. Вон и сейчас заспешил к машине: надо, дескать, перехватить кое-кого из РАПО, может швеллер удастся заполучить для колхоза.
Оно, конечно, проще простого махнуть в сердцах рукой и уехать, да уж больно интересно, что же он за человек, Павел Васильевич Соколов – председатель колхоза «Заветы Ильича», чуть ли не единственного хозяйства в районе, выполнившего планы минувшей пятилетки по всем показателям и имеющего в государственном банке не недоимки, а солидные свободные средства.
Понятно: главное – в людях, в тех, кто работает на полях и фермах. Однако, люди тут были и прежде, то есть до того глухого осеннего вечера, когда его, недавнего тракториста из другого колхоза, окончившего совпартшколу, избрали здесь председателем. Но в ту пору числилось за хозяйством ни много ни мало – 700 тысяч рублей долга.
… «Замачивать» с мужиками избрание свое он отказался. Но те особого значения этому не придали: «С районным руководством надумал отметить». Тем более, что из конторы в тот вечер Павел уехал именно с ним. Не знали, однако, колхозники, что проехал он лишь до развилки, ведущей в поселок Корегу, где обещал приютить у себя бездомного пока председателя родной его дядька. Добрался он, завалился на кушетку, да и заснул беззаботно. И наверное, была та ночь последней, когда отдыхал без особых дум и тревог. Разбудил его родич в предрассветных сумерках:
– Панко, снег ведь ночью-то выпал! Думаешь работать председателем, так беги.
Скользкие три километра до колхозной конторы преодолел он натощак, пожалуй, быстрее, чем когда-то в армии на ротных соревнованиях. Ткнулся в двери, другие – закрыто. Куда идти, к кому обратиться? Глянул – стоят два тракториста, с утра пораньше «поддавшие».
Это сейчас те же механизаторы у него и сознательные, и работящие, и толковые: приди за советом – душу отдадут, попроси помочь – в лепешку расшибутся. А тогда…
В
Потом много гадали, судили, рядили: почему такое случилось? Ссылались на миграцию, урбанизацию, а Павел, ставший к тому времени коммунистом, винил во многом за это Фокина, душевную глухоту его, полнейшее равнодушие к повседневным запросам селян. Поднимая трудовой энтузиазм, доходил тот порой и вовсе до недозволенного. Вспоминали, как запуганный председателем его личный шофер, проводив однажды начальника к поезду, возвращаясь, не взял в машину даже родного отца: побоялся председательской острастки, и пришлось тому топать по грязи и бездорожью тридцать с лишним верст. Да мало ли чего было…
Не давал себе Фокин отчета, что все имеет предел – в том числе и людская податливость, и не получающая сердечной поддержки неисчерпаемая сила народа. Люди ценят справедливую требовательность, но они не выносят жестокости, не терпят пренебрежения к себе. Они могут простить запальчивость, сказанное в сердцах «горячее слово», но лишь тогда, когда за этим стоят искренность и обычная человеческая отходчивость. Кто не помнил в Печенге послевоенного председателя Александра Петровича Субботина? Уж, бывало, увидит непорядок, разгорячится, рассердится – спасу нет. А сделают люди дело, готов целовать всех, на всю деревню, бывало, ликует репродуктор председательским голосом: «Дорогие мои, все для вас!..».
Хорошо работалось при Субботине, честном и беззаветном руководителе. А Фокин сгубил колхоз, и сам пропал – спился.
Не годился в пример и предшественник здешний Велехов. Любил поговорить, только не о деле. Особенно у речки, у костерка. Семнадцать лет не очень волнуясь, вел хозяйство за государственный счет. Мужики исконно крестьянского корня долго не могли взять в толк: «Неужели и так можно жить?» А потом привыкли и опустили руки.
И вот результат: осень, поля не убраны, скот – без кормов, а эти двое стоят и ухмыляются. В былые времена, сын минометчика, израненного на Курской дуге, отчаянный деревенский парень, он поговори бы с ними «по свойски». Но теперь понимал, поступи он так – и останешься навсегда Соколовым Пашкой.
Что ж делать? Быть может сесть самому за трактор (дело-то хорошо знакомое) и в поле за сеном съездить. Есть же совесть у них, неужель не помогут воз навить?
Уповал Соколов на людскую совесть, а тем временем люди уповали на совесть его. На своем веку немало повидали они и горлохватов, и краснобаев. И не сразу поверилось, что Павел – тот человек, которого и ждать-то устали – не карьерист, не временщик, не чей-то любимчик-бездельник, а болеющий болью сыновей за мать-кормилицу – землю. Настоящий хозяин на ней.