Избранное
Шрифт:
Фрейдин не собирается превратить дневник в литературный труд. Когда тебе без малого семьдесят, писателем не становятся, к тому же он ни разу не писал прозы. К ней его никогда не тянуло. А историю своей любви к Лиде, которую хочет написать и должен написать, он ведь никуда не пошлет, предлагая напечатать. Не для этого пишет он ее. А коль так, не станет он шлифовать фразу, не станет искать подходящих слов, как делал и делает поныне, когда слагает стихи. В рассказе он даст Лиде другое имя: Зина. Себе он тоже подобрал имя: Саша. Александр. А фамилию — Гарбер.
Историю их любви запишет не в дневнике, а в тетради.
Открыв первую страницу, Фрейдин написал на ней: «Крепкая
Потом оставил от этой строки лишь одно слово: «Рассказ». Остальное зачеркнул.
И хотя Симон решил, что не станет искать для рассказа единственно верных слов, не будет оттачивать их и шлифовать, он все же долго мучился, прежде чем нашел наконец первую фразу. Она начиналась просто, с диалога между Александром и Романом, молодым соседом по палате в кардиологическом санатории.
Случилось это в том же санатории, где спустя без малого двадцать лет отдыхал московский гроссмейстер, против которого Симон должен был играть за одним из двадцати шахматных столиков, но из-за дождя, угрожавшего Лиде новым приступом астмы, остался в тот вечер дома.
27
— «Куда вы собрались с утра пораньше? — спросил, проснувшись, Александр Гарбер своего молодого соседа по палате, с кем еще не успел познакомиться.
Александр Гарбер прилетел ночью, когда ни одно окно кардиологического санатория уже не светилось. Дежурная еле достучалась до молодого человека, который один занимал двухместную комнату. Боясь помешать соседу, Александр разделся в темноте. Когда проснулся и увидел соседа одетым, в комнате уже было светло.
— К горному седлу, — ответил ему молодой человек, надевая часы на руку. — Наш доктор Зинаида Игнатьевна прописала мне моцион. Вот! — хлопнул он себя дурашливо кулаком по выпирающему брюшку. — Почти полпуда лишнего веса. Вместо утренней гимнастики Зинаида прописала мне горное седло. Тяжеловато малость, но терпимо. Понемногу втягиваешься. Дорога туда великолепная, а воздух свеж и прохладен, как нарзан. Кое-кто из курортников ходит туда не вес сбрасывать. Они ходят наблюдать восход солнца. Стоит. Сроду не видал такого великолепия.
Услышав это, Александр стал быстро одеваться.
— Подождите меня. Я иду с вами.
Молодой человек окинул своего соседа взглядом, как делает портной, когда снимает с кого-то мерку, и весело сказал:
— Вам наш доктор, полагаю, горного седла не назначит вместо утренней гимнастики. Как вам удалось сохранить фигуру? Не скажешь, что вы, не приведи бог, голодаете, и, на мой взгляд, вы не шибко старше меня.
— Это недолго проверить. Сколько вам лет?
— А сколько бы вы мне дали? Если до тридцати, согласен. В этом году мне аккурат тридцать.
— А мне уже около пятидесяти. Да, да, в этом году мне исполнилось сорок восемь.
— Вы шутите.
Гарбер достал из кармана паспорт и показал.
От изумления молодой человек сделал глубокий вдох, как курящий делает глубокую затяжку.
— Никогда не поверил бы. Честное слово. В такие годы так сохранить себя. Вас еще можно принять за парня. Серьезно говорю. Коли прочел правильно, зовут вас Александр Наумович.
— Гарбер, — подсказал ему Александр.
— А меня Роман Васильевич Зайцев. Не обижусь, если станете звать меня просто Роман. С чего, вы думаете, я так толстею? Не от еды. Излишеств себе не позволяю. Жена у меня молодая, и за собой надо следить. «Соцнакопление», как это называют, у меня от работы. Работа сидячая. Я бухгалтер в совхозе. А вы, как догадываюсь, с конторскими книгами и со счетами дела не имеете.
— Это
— Ну, коль так, тогда все ясно. — Для Зайцева это, очевидно, означало, что Север — такое же средство против лишнего веса, как здесь, в южном курортном городе, горное седло.
Владелец «соцнакопления», как в шутку назвал избыток своего веса Роман Зайцев, был в восторге от нового соседа. Он нисколько не сомневался, что Александр Гарбер легким быстрым шагом мог бы проделать форсированный марш, не уступая молодым солдатам.
У шедшего рядом Гарбера и в мыслях не было обгонять отдыхающих санатория, тоже державших путь к слегка затуманенному горизонту. Гарбер хотел лишь, коль скоро уже отправился туда, сбросить излишек веса, который наверняка набрался за дорогу. На работе ему не нужно было о том думать. Редко выпадал день, когда бы он не проделывал пешком десять — пятнадцать километров.
Когда Гарбер и Зайцев приблизились к горе с круглым выступом, формой похожим, на первый взгляд, на седло, солнце уже выглянуло из-за нее радостное и сияющее, словно и оно явилось сегодня из того же северного края, откуда прилетел Гарбер, и неожиданно увидело перед собой стройные сосны, высокую бархатную траву, чистый и на много верст прозрачный воздух.
Наблюдая за солнечным кругом, как выкатывается он из-за гор, наливаясь до краев лучащимся золотом, Александр, в какой уж раз, задал себе все тот же вопрос: что держит людей на суровом Севере, где солнце показывается в это время года лишь затем, чтобы люди не забыли о его существовании? То солнце мало похоже на это. Золото у него закоптелое, лучи тусклые, короткие, усеченные. Но как может объяснить это Гарбер, если он и себе не способен ответить, что удерживает его там до сих пор. Неужели только крупный заработок, позволяющий ему больше помогать детям? Но Володя и Галя и прежде не очень-то нуждались в его помощи. Его бывшая жена Наталия и ее новый супруг — обеспеченные люди. Оба занимают высокие посты. Но все равно все годы из месяца в месяц Гарбер посылал двум своим детям гораздо больше, чем полагалось ему по закону. Он и сейчас посылает им столько же, хотя они уже взрослые, студенты. Но он знает, что они легко обойдутся и без его помощи. Спрашивается: если не нужен ему теперь крупный заработок, чтобы помогать детям, то что так привязывает его к Северу? Во время отпусков он побывал во многих прекрасных и солнечных городах. В любом из них мог бы поселиться. Но всякий раз возвращался тем не менее назад. Не иначе, вероятно, что надеется изжить в себе ту легкость, на которую первой указала ему Найла, ту легкость, с какой он относится ко всему, что легко ему дается. Но до конца изжить ее в себе, чувствует Гарбер, он будет в состоянии только там, на Севере, который незаметно стал для него родным домом.
Стоя возле горного седла, над которым уже довольно высоко поднялось взошедшее солнце, Александр так задумался, что не заметил, как ушла курортная публика, а вместе с нею и Зайцев, а он остался тут один. Александр взглянул на часы. До завтрака было еще много времени, и он не спеша пустился в обратный путь по протоптанной дорожке между зелеными полянами.
Придя после завтрака в палату, Гарбер застал у себя на постели приглашение посетить врача в половине одиннадцатого утра.
— Вы ее еще не видели? — спросил сосед. Зайцев уже стоял с махровым полотенцем через плечо, собирался в ванный корпус сбрасывать вес, ради чего позволял хлестать себя мощной струей воды из душа Шарко, которая сбивала с ног. — Зинаида Игнатьевна очень толковый врач.