Избранные произведения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
— Кинотеатр… И церковь!
— А дядя Костя на работе сидит, — прибавил малец. — Я сейчас сам видел.
— Это наш военком, — объяснил отец.
И они поспешно понесли рыбешку дальше, пока не протухла.
В кинотеатр Нефедов идти побоялся, в церкви и вовсе было неудобно отмечать командировочное удостоверение, а в военкомат завернул.
Дядя Костя, военком, был рыжий, как само солнце над Ливнами, и сидел в майке-безрукавке у подоконника перед шахматной доской. Один. На лбу его обозначилась выпуклая складка. Похоже, решал шахматную задачу,
Рыжие, которых Нефедов встречал в жизни, бывали либо очень злые, либо очень добрые. Люди крайностей. Он медлил. Но дядя Костя уже перевел на него пронизывающие глаза в коротких и густых ресницах, понятно, рыжих.
— Кто такой?
— Командированный.
— Зачем ко мне? Короче!
Нефедов стал рассказывать о своей беде, торопясь, путаясь, не зная, вспоминать ли недобрым словом школьную директрису или умолчать, чтобы не было дурного примера, но дядя Костя перебил его:
— А! Чего долго говорить?
Из пустой комнаты, где, наверно, собираются новобранцы, он завел Нефедова в свой кабинетик и достал из письменного стола захватанный пальцами мешочек с печатью на дне. По-солдатски, раз-два.
— Куда бить?
Нефедов показал и, пока дядя Костя расписывался и дышал на печать, вставил слово о школьной директрисе.
— А! — опять сказал дядя Костя. — Сами жалуемся на бюрократизм, сами разводим. — И хлопнул печатью по его бумажке. — В шахматишки не играешь? Что-то кореш задерживается.
— Спешу. Да и партнер я слабый. Спасибо вам огромное.
— За что? Повезло тебе, что застал. Сказал жене, срочные дела, а сам — видишь… Дома не получается… Сиди около нее, разговаривай, как будто вчера женились. А о чем? Сама не разговаривает, а я говори. Ты о чем с женой говоришь в свободное время? А-а, брат! То-то! Ну ладно, не горюй! Видел такое кино? Хорошее кино. Название из песни взяли!
— Какой песни?
Дядя Костя раскинул руки и пропел, как протрубил:
— До свида-анья, мама!
— Не горюй, не грусти! — допевал Нефедов, взлетая по гостиничной лестнице: отметка в кармане, маленькая, но удача, было от чего взбодриться.
Он открыл номер ключом, который ему дали внизу. Уборщица и тут потрудилась, милая… Пол вымыт, обе кровати застелены без морщин. В номере еще аппетитней пахло щами…
— Сейчас позавтракаем, — вслух пообещал себе Нефедов, поправляя перед зеркалом редеющие волосы, и открыл дверцу шкафа.
И обмер — шкаф был пуст. Ни пиджака на «плечиках». Ни старенького портфеля с туалетным набором и сменой белья. Ничего не было. А в пиджаке — паспорт, заводской пропуск, фотография Женьки и деньги, целковых пятнадцать, на билет и завтрак… Нефедов подпрыгнул, чтобы посмотреть на шкаф сверху, опустился на колени, ползая, заглянул под обе кровати, придирчиво обшарил глазами весь номер и беспомощно прошептал, как ребенок:
— Нянечка…
Он присел к столу и выпил из графина стакан воды. Чувство невероятной беззащитности охватило Нефедова. Вот это уж
— Дежурная! — стал звать он.
Из мужского туалета, куда, глянув на кричащего Нефедова, шмыгнул какой-то постоялец, вышла знакомая уборщица с половой тряпкой.
— Где мой пиджак? — задыхаясь, спросил Нефедов. Она вытрясла папироску из пачки «Беломора», закурила и не спеша поинтересовалась:
— Какой пиджак?
— Из тринадцатого номера!
— Там и ищите. У нас ничего не пропадает.
— А мой сосед где?
— Тринадцатый? Ушел к харьковскому. Я убиралась — он брился. Электробритвой. Недавно.
И зашаркала по коридору.
Если бы, проснувшись, позвонить директору совхоза, он, конечно, прислал бы свой «газик»… А на «газике», глядишь, успел бы туда-обратно. И поехал бы в пиджаке. Но мысль об этом явилась только сейчас. Если бы директриса школы вместо нотации поставила печать на командировочном (убыл), он не разговаривал бы с рыбаками, не заходил в военкомат и мог застать свой пиджак на месте. Так нет, одно за другим!
Все это шквалом страдания пронеслось в голове Нефедова уже тогда, когда он сбегал по лестнице к дежурному администратору, чтобы поднять крик от жуткой обиды. Больше всего он не терпел людской непорядочности, невнимания, хамства, его все это ранило…
Но крика он не поднял, а сказал еле слышно, как виноватый:
— Простите, у меня украли пиджак.
Девица в старательно сделанных кудряшках сразу подняла на него вытаращенные глаза:
— Из какого номера?
— Из тринадцатого. Несчастливое число.
— Кто с вами жил?
— Не знаю… Молодой… Курносый…
— Курносый — это не фамилия, — ответила девица и громко защелкала страницами регистрационного журнала. — Вот, его фамилия — Нефедов!
Юрий Евгеньевич чуть не заплакал.
— Это я — Нефедов! Я!
— А больше не записано, — сказала девица и растерянно протянула ему журнал.
Он отвел от себя журнал и пожаловался ехидно:
— Пускаете, не записывая, а они пиджаки крадут.
— Вчера не я дежурила, — обиженно сказала девица. — Вчерашняя смена сменилась. А вон директор!
Директор приближался — его запорожские усы казались приклеенными.
— Тихо, — еще издали просил он, — тихо!
Выслушав рассказ по порядку, обильно вспотев, вынув платок и высморкавшись, он потом уж этого платка не прятал. Все вытирался и кашлял горлом, не открывая рта.
— А сами где находились в момент пропажи?
— Командировочное отмечал. В военкомате…
Директор уставился на него печально и подозрительно:
— А почему в военкомате?
— Воскресенье! — зачастил Нефедов. — Все закрыто. А военком на месте. В шахматы играет. Ах, да не в этом дело!