Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
Бренда не притрагивалась ни к кофе, ни к печенью. Она просто сидела, сложив руки на коленях, и с вежливым любопытством глядела на своих гостей. По обеим сторонам от нее устроились коты, словно два охранника. И вдруг я увидела в глазах… печаль, глубокую и пронизывающую до глубины души печаль, которую не облегчить любым количеством кошек и хлама. Ей было тяжело, но она с достоинством принимала свои страдания. Теперь Бренда смотрела на присутствующих, зная, что вопросы, которые они будут задавать, причинят ей много боли, и тем не менее она впустила их в свой дом.
—
— Вы говорили, это как-то связано с вашей сестрой?
— На самом деле у нас есть несколько вопросов о смерти Донни Джонсона…
— Хотите сказать, об убийстве?
— Да. Детективам интересно узнать, что именно произошло в тот день. Расскажите нам о Шане, о Донни, может быть, о соседях. В общем, обо всем, что вам известно.
Миссис Дэвис слегка наклонила голову набок. Она задумчиво нахмурилась, а затем, смягчившись, кивнула:
— Что ж, дело было давно, да вы и сами это знаете. Однако, к счастью для вас, моя память с возрастом начинает предпочитать прошлое настоящему. Спросите меня, что было на прошлой неделе, и я едва ли смогу вам ответить. Но то, что случилось тридцать лет назад… — женщина вздохнула, — помню, словно это было вчера, хотя я бы с радостью обо всем забыла.
— Расскажите нам о Шане Дэй, — попросила Ди-Ди.
Миссис Дэвис бросила взгляд на меня. Очевидно, она терялась от того, что придется говорить при мне.
— Все в порядке, — заверила я ее. — Я не питаю иллюзий по поводу своей сестры, так что можете не стесняться в выражениях.
— Она бездушное создание, — тут же заявила миссис Дэвис. Никаких эмоций, только голые факты. — Мы с мужем к тому времени воспитали уже очень много детей. Трудных, депрессивных и даже агрессивных ребят всех возрастов и обоих полов. Мы думали, нас уже ничем не удивить, мы справимся с чем угодно. Но оказались слишком высокомерны. Гордыня — грех, и поэтому дьявол послал нам Шану, чтобы вернуть нас с небес на землю.
— На тот момент у вас были еще дети, кроме Шаны? — спросил Фил.
— Да, еще трое. Старшего звали Сэмюель, он прожил с нами три года. Когда он попал к нам, ему было семнадцать, и Джеремайя сразу взял его под свое крыло. Он научил его плотничеству. Понимаете, наша система такова, что как только ребенку исполняется восемнадцать, государство перестает выделять деньги на его содержание, и не важно, готов он к самостоятельной жизни или нет. Сэм очень переживал по этому поводу, боялся, что никем не станет. Но Джеремайя предложил ему поработать с его другом, а мы разрешили ему остаться жить у нас. Он был нам как сын. Нам было плевать, что на это скажет государство. Мы не отвернулись от парня.
— Вы все еще поддерживаете с ним связь? — спросила Ди-Ди.
— Да. Он теперь живет в Олстоне. Приезжает, когда выдается свободная минутка. В наши дни все ведь постоянно заняты. Профессия плотника уже не та. Ему приходится много переезжать, чтобы найти работу. Так что мы очень редко видимся.
Я заметила, что миссис Дэвис так крепко сжимала руки на коленях,
— А остальные дети? — поинтересовался Фил.
Миссис Дэвис продолжила свой рассказ. Еще у них жила девочка восьми лет, с поразительно красивой смуглой кожей. Она пробыла с ними всего два месяца, а затем вернулась к матери-наркоманке. А еще пятилетний Тревор, чьи родители погибли в автокатастрофе. Он жил с Дэвисами, пока государство искало других членов его семьи, которые согласились бы взять мальчика под свою опеку.
— Ну и, конечно же, Шана. Нас предупредили, что с ней могут возникнуть проблемы. За последние два года она сменила шесть или семь приемных семей, а это всегда плохой знак. Она не ладила с другими детьми, практически не слушалась нас. Мазохистка… — Миссис Дэвис помедлила. — Вы ведь понимаете, что я имею в виду?
— Она резала себе лезвием руки и ноги, — сказала Ди-Ди.
— Частично вы правы. Поначалу я тоже так полагала, да. Но Шана, гм, резала себе ноги немного выше, чем вы думаете. Она резала, — миссис Дэвис понизила голос до шепота, — прямо там, — многозначительно сказала она. — Сперва я, конечно, подумала, что у нее эти дни, и предложила ей соответствующие средства гигиены. Но нет, кровь шла по ее собственной вине. Когда я в первый раз подняла эту тему, Шана уставилась на меня и ничего не ответила. Никакой благодарности за помощь и заботу, совсем никакой. Я спросила ее как-то, зачем она все это с собой делает. Она пожала плечами и ответила: «Почему бы и нет?»
В этом была вся Шана. Ничего ей не скажи, ничего не сделай… Я несколько раз ловила ее на воровстве — видела, как она копается в моей сумочке. Так она даже не отрицала. Просто пожмет плечами и скажет, что ей нужны были деньги. А Сэм… Я дважды заставала Шану в его комнате. Они… ну, вы понимаете. Я сказала, что им нельзя этим заниматься друг с другом. Сэму стало очень стыдно, несколько дней мне в глаза посмотреть не мог. Но Шане было глубоко наплевать. Она любила секс, она хотела его, и кто я такая, чтобы ей запрещать? Ни стыда ни совести, только чистой воды эгоизм — я, я, я.
Через две недели мы уже были готовы сдаться. Шану нельзя было наказать, но и хвалить ее было не за что. Джеремайя составил график домашних работ для всей семьи. Ничего сложного, но этого было достаточно, чтобы привить детям любовь к порядку и дисциплинировать их. Но только не Шану. Она просыпалась, когда хотела, уходила из дома, когда хотела, и возвращалась, когда ей заблагорассудится. Однажды мы попытались посадить ее под домашний арест, а она нам в лицо посмеялась и пошла гулять. Тогда мы написали на нее заявление в полицию за воровство, ночь она провела в тюрьме, а затем вернулась домой как ни в чем не бывало. Что бы мы ни говорили или ни делали, все это не оказывало на нее ровным счетом никакого влияния.