Избранные произведения. Том 2. Повести, рассказы
Шрифт:
Бывало, когда в студенческие годы я и мой младший брат Афгат приезжали в деревню на каникулы, на другой же день, по заведённой традиции, наш сосед Ярулла-бабай приглашал нас к себе на блины. Во главе стола пыхтит медный самовар, около него на самодельном стуле сам Ярулла-бабай – образец чистоплотности, аккуратности и здоровья. Как и наш отец, он лично разливает чай – бережно, будто льёт волшебный эликсир. Почтение к чаю – это уж в крови, от дедов и прадедов. В центре стола – пышущие жаром аппетитные блины, но брать их можно только после того, как перед тобой поставят чашку с чаем. Самых дорогих гостей у нас принимают в самый ранний
Когда, болтая о том о сём, мы опорожняем по три чашки чая, Ярулла-бабай, перестав есть, почёсывает затылок и бросает в нашу сторону многозначительный взгляд. Это означало, что он уже созрел для серьёзного разговора.
И вот из уст кузнеца звучит один и тот же дежурный вопрос:
– Ты, Талгат, кто сейчас? В смысле, кем работаешь?
– Я в Академии наук научный сотрудник.
– А ты, Афгат?
– Я учусь в медицинском, хочу врачом стать.
Старик погружает широкую ладонь в свою белоснежную бородку, глубоко задумывается. И после некоторого раздумья с искренней горечью говорит:
– Эх, братцы, я возлагал большие надежды на вас, думал, кто-то из вас станет большим человеком, председателем колхоза, например, нет, не получилось, не оправдали моих надежд.
Между тем кузнец Ярулла знает себе цену, чувствуется «европейское» воспитание. Сохранился в памяти один эпизод, характеризующий его взаимоотношения с местной властью.
Максум-абый Хамматов был прислан в нашу деревню, как говорится, со стороны на должность председателя колхоза. Впоследствии он так и осел вместе со своей семьёй в наших благодатных краях.
«Водитель» председателя, то бишь кучер, пришёл однажды в кузницу починить рессоры председательского тарантаса. После окончания работы Ярулла-абый говорит:
– Ты, братец, скажи-ка своему председателю, пусть вечерком заглянет в кузницу, дело есть.
Молодой человек на это изумлённо поморгал ресницами. Но перечить кузнецу не посмел.
Теперь уж трудно судить, на ком именно лежит вина за происшедшее в дальнейшем. То ли кучер счёл слишком дерзкой просьбу и не передал её. То ли председатель посчитал несолидным для себя идти по вызову в кузницу, в общем, председатель не явился.
На другой день Ярулла на работу не вышел. Поломанную сеялку и грабли без зубцов несут по привычке в кузницу, а там, на двери, огромный, с голову породистого пса замок. Эта весть доходит до председателя, и он посылает своего помощника к Ярулле домой. Но Ярулла ему даже ворота не открывает. Тогда, сев на только что починённый тарантас, председатель приезжает сам. Кузнец, привыкший почитать чины, ведёт председателя в свой образцово-показательный дом. Усаживает в «красный угол».
– Что случилось, Ярулла-абзый? Заболел, что ли? – спрашивает председатель.
– Ничего не случилось, иншалла.
– Что же ты на работу не вышел? Горячая пора, посевная, понимаешь, а ты саботаж устраиваешь.
– Если ты намерен вести разговор в таком тоне, можешь закрыть мои ворота с другой стороны. Мне уже шестьдесят
– Ну ладно, ладно, Ярулла-абзый, ты ведь сознательный колхозник, – начинает отступать председатель.
– Я-то сознательный, да желудок у меня несознательный, есть просит. Когда я работал у Барона, он меня три раза в день горячей пищей кормил. А тут я уже несколько дней сижу без мяса. Председатель должен знать: кузнечное дело – это не на тарантасе разъезжать, любуясь хвостом кобылы.
Последние слова задели самолюбие спесивого председателя.
– Ладно, давай ключи, не пуп земли, незаменимых нет, – отрезал он.
Несколько человек пытались работать вместо старика Яруллы, но починенные ими инструменты ломались уже через час. Возле кузницы в ожидании умелых рук накопилась груда поломанной техники.
В конце концов председатель Максум-абзый, зарезав бычка, сам лично принёс Ярулле лучшие куски мяса вместе с ключами от кузницы.
Бывало, тёплыми тихими вечерами, уставший от мальчишеских забав, я любил приходить в кузницу смотреть, как работает Ярулла-бабай. В печи пылает управляемый человеком огонь. А где огонь, там жизнь…
В последние годы старик Ярулла похудел, побледнел, осунулся, и недолго протянул, когда не осталось сил работать. Мунира-апа, привыкшая жить ради мужа, без него не нашла смысла в своём существовании и вскоре тоже покинула этот мир.
Теперь уже нет ни кузнеца, ни кузницы. Сельчане, быстро привыкшие к современной новейшей технике, не чинят, не латают старое. Поворчат на производителей и купят новое. Груда сломанных машин валяется на улице прямо под открытом небом. Так не может долго длиться. Думаю, время возрождения кузниц обязательно наступит… Кузница-то, может, и возродится. А вот такой, как старик Ярулла, добросовестный, честный, преданный своему делу, недюжинной силы кузнец-терминатор, способный в одиночку подковать лошадь, появится ли на селе снова?
Артель Агляма
Один из прекрасных ясных дней зимы. Небо светлое, чистое, как юная дева. Солнце, ещё не совсем пробудившееся для весеннего возрождения, сдержанно нежное. Полозья саней, на которых мы держим путь, весело поскрипывают, будто радуясь каждому соприкосновению со снегом. Во всём теле сладкая истома, приятная лень. В душе – покой и блаженство. Это означает, что я прилично расслабился за время каникул, и вот теперь на колхозной пегой лошади отец провожает меня, здоровенного детину, доползшего-таки до выпускного курса Казанского университета, на поезд, до железнодорожной станции Нурлат. Наш путь проходит через бывший центр Тельмановского района с ласковым названием Мамык – Пуховое. Проезжая мимо добротных, недавно выстроенных домов, отец притормозил бег лошади и показал на один из домов:
– Видишь третий дом слева?
Как можно его не увидеть?! Этот дом самый просторный, красивый, нарядный.
– Тот, у которого белый верх и жёлтый низ, что ли?
– Да, он самый. Аглям Садыков с семьёй живёт в нём.
Я никогда не страдал завистливостью, но тут что-то, похожее именно на это, шевельнулось в моей душе.
– Небось, не сам построил, купил.
Отцу, кажется, не понравились прозвучавшие в моём голосе нотки.
– Не всё ли равно, – отрезал он. – Этот человек столько добра сделал для наших сельчан, он их одел, обул, помог поверить в себя. На обратном пути проведаю их. Обязательно.