Избранные произведения. Том 3
Шрифт:
Стобецкий не нашелся что ответить и покинул реанимационную с изрядной долей душевных колебаний.
— Он на тебя смотрел так, будто пятерых живьем проглотил, а шестым поперхнулся, — развеселился Заремба.
— Хватит нести околесицу, проблемщик, — отрезал Мальгин. — Вы друг друга стоите: голое фанфаронство плюс амбиции. Но Готард старше тебя на четверть века, учитывай это обстоятельство в перепалках с ним. К тому же он прав: Лондон сейчас по сути — «куколка», и что из него вылупится, никто не знает, в том числе и ты. Корифей.
— Кроме «черного человека», ничего другого не вылупится. —
— А если нет? Известно, что «черные люди» аккумулировали информацию многих цивилизаций, и нет гарантий, что Майкл не подхватил какую-нибудь «инфекцию», способную превратить его в монстра.
— Шаламов же не превратился!
— Еще неизвестно.
— А по-моему, Готард просто помнит историю с его предшественником, Талановым, и не хочет рисковать креслом.
— Он болеет за реноме института, это больше, чем любой эгоистический расчет. Конец разговорам, работаем в контроле.
Последующие три часа Мальгин разбирался с Лондоном, анализируя все тончайшие нюансы его состояния, с растущим изумлением и суеверным страхом осознав, что бывший начальник отдела безопасности, по сути, превратился в существо, которое уже трудно было назвать человеком!
Находясь почти все время без сознания, Лондон тем не менее умудрился перевести неосознаваемые потоки изменения организма в целенаправленный процесс трансформации, и теперь он имел органы чувств, которые эволюция никогда не предусматривала в человеке. Так, у него выросли заслонки в ушах, а сами ушные раковины усложнились, и Лондон теперь мог слышать ультразвуки и звуки сверхнизкой частоты. Кроме того, он улучшил себе аппарат обоняния, «встроил» датчики магнитного и гравитационного полей и увеличил втрое объем сердца и легких, изменив последние таким образом, что мог дышать теперь почти любой смесью газов. Но главное, Мальгин обнаружил еще несколько специфических нейронных узлов, функции которых выяснить было невозможно.
— Шайтан! — пробормотал Клим, закончив исследование, и поглядел на не знающего усталости Зарембу. — Еще вчера этого не было!
— «Куколка» готова превратиться в «бабочку», — весело проговорил молодой нейрохирург, блестя глазами; огонь любопытства и жажды знаний сжигал его изнутри и не давал покоя. — Кстати, я вчера еще заметил рост нейрообразований, а оформились они действительно за ночь. Больше всего меня интересует вопрос: зачем он вырастил себе мостик между корой, подкоркой и мозжечком? Зачем ему прямая связь между генструктурами приматов, низших млекопитающих и пресмыкающихся?
Мальгин открыл рот, собираясь ответить, и вдруг услышал чей-то странный, вибрирующий, металлический голос:
— Для того, коллеги, чтобы прогнозировать будущее.
— Что? — растерялся Заремба. — Что ты сказал?
— Это не я, — медленно проговорил Мальгин, прислушиваясь к реакции остальных врачей смены, выглядевших не менее удивленными. — И не они…
— Будем знакомы, — раздался тот же голос; теперь Клим сообразил, что «звучит» он прямо в голове, вызывая шипящий резонанс в нервных окончаниях. — Майкл Лондон, второй экзосенс. Прошу любить и жаловать.
За
Заремба первым восстановил свое обычное отношение к необычным явлениям:
— Экзосенс — это аналогия с интрасенсом? Почему вы себя так назвали?
Лондон не ответил, сосредоточив внимание на Мальгине, медлившем включать тревогу.
— Клим, не вздумайте применить что-либо вроде «василиска», как сделал это Ромашин. На любое насилие я отвечу адекватно. — Это был все тот же голос — очень четкая и направленная пси-передача.
— Я обязан вызвать ПР-группу и безопасность, — мысленно ответил Мальгин. — Вы должны понимать это.
— Понимаю и принимаю. Дайте мне еще сутки на завершение имаго, в этом положении мне трудно контактировать с вами, решать проблемы сообща. Завтра я буду готов к переговорам. Но обещайте не паниковать и не принимать оперативных мер с позиций силы.
— Хорошо, обещаю.
Голос стянулся в кости черепа, исчез, давление на виски пропало. Мальгину показалось, что Лондон подмигнул ему — у Майкла дернулось веко. Очнувшись, хирург понял, что за шум стоит кругом: переговаривались возбужденные врачи, Заремба громко звал кого-то, делясь впечатлениями, хрустальная чаша пси-вириала мигала огнями, издавая прерывистые сигналы.
— Тихо! — произнес Мальгин в два приема, и наступила тишина. Все, застыв, смотрели на него, смолкли даже мелодичные гудки медицинского комплекса, разговаривающего на своем языке с другими системами и компьютерами института.
— Продолжаем работу в режиме эм-синхро. Группе риска прибыть в институт немедленно, сменить персонал. Желающие могут контактировать с Гиппократом по ходу развития событий. Директору прибыть в…
— Я здесь. — Стобецкий ворвался в реанимационную, рухнул в соседнее кресло, тяжело дыша после бега. — Как чувствовал, что случится что-нибудь непредвиденное. Дал тревогу безопасникам?
— Нет, — сказал Мальгин.
— Ты с ума сошел? Подумай о последствиях, вы с Талановым уже однажды обожглись на этом, не стоит повторять ошибки.
— Безопасникам здесь делать пока нечего. Можно просто послать им формулу внимания.
Стобецкий потерял дар речи и некоторое время хватал воздух ртом, потом вытянул из пульта сетку эмкана, пришлепнул на затылке и мысленно скомандовал:
— Сигнал тревоги всем службам!
— Есть сигнал тревоги, — отозвался Гиппократ.
До вечера Мальгин просидел в реанимационном боксе, постоянно поддерживая связь с компом медкомплекса, следящего за состоянием Лондона, отвечая на многочисленные вопросы гостей, пограничников, безопасников, членов СЭКОНа и работников комиссий Академии медицинских наук.
Ничего особенного, по сути, не происходило, шла обычная отработка комплекса мер по формуле «срам», но суета вокруг надоела, да и есть хотелось все сильней, и Мальгин отпросился у Стобецкого пообедать. А в столовой института к нему подсел Хан.