Избранные произведения
Шрифт:
Любовью и смятеньем одержим.
Однажды шумно, жарко и угрюмо
Повеяло дыхание самума.
Как угольками полная лохань,
Степная пламенела глухомань.
Как волосы в огне, так в кольца змеи
Свернулись при внезапном суховее.
Когда онагр вбегал в степную ширь,
То на копыте сразу же волдырь
Касался зверь пылающей равнины.
Весь мир как бы хотел живое сжечь,
Он раскалился, он пылал, как печь.
В печи долина и гора дробились,
Как пересохшая нура, дробились.
Все рыбы жарились в речной воде,
Как будто в масле на сковороде.
Холодные ключи среди ущелий
Нагрелись так, что бурно закипели.
На плоском камне, как на блюде, — глянь, —
Жаркое: куропатка или лань?
Тьма этой бури, падая отвесно,
Как будто тенью делалась древесной,
В тени своих рогов лежал олень,
Уж не надеясь на другую тень,
Но лань, средь вихря душного, в смятенье,
Укрытия искала в ложной тени..
Кайс, что блуждал в степи, людей страшась,
Как уголь раскалился в тяжкий час.
В его душе огонь многоязыкий
Метался, сжечь готовый мир великий,
И места Кайс найти себе не мог
Ему огонь, казалось, ноги жег.
С ожогом на сердце, как у тюльпана,
На холм крутой взобрался Кайс нежданно.
Сквозь облако песчаное жары
Увидел он какие-то шатры.
Казалось, что небесных звезд поболе
Рассыпано шатров на чистом поле!
Вскочил Маджнун, быстрее всех ветров
Направился он в сторону шатров.
Увидел: движутся куда-то люди.
К нему подъехал всадник на верблюде.
Сказал Маджнун: «Да будет сочтено,
Что счастье нашей встречей рождено!
Куда стремится караван богатый?
Скажи, где будут паланкины сняты
С верблюдов? Да еще мне объясни:
Откуда эти люди? Кто они?»
И всадник, молодой, сильноголосый,
«Те люди направляются в Хиджаз,
Святыням поклониться в добрый час»
«А кто несет паломничества бремя?»
«Лайли, и славный род ее, и племя».
Ответы эти Кайса потрясли.
Когда услышал он, что здесь Лайли,
Отрекся Кайс от бытия земного,
Как тень, упал среди песка степного,
Но снова поднял голову свою,
Уже чужой земному бытию,
И встал из праха, и решил он сразу
Вслед за любимой двинуться к Хиджазу.
Подругу в паланкине повезли,
И друг за нею следовал вдали.
Подверженный печали и злосчастью,
На паланкин Маджнун взирал со страстью:
То сердце, что любовью истерзал,
Он к паланкину крепко привязал.
Порой стонал паломник-богомолец —
Иль то звенел верблюжий колоколец?
«К чему ей паланкин? — стонал, звеня. —
Иль плохо милой в сердце у меня?
Стал паланкин, как видно, Зодиаком,
Где пребывает солнце, споря с мраком.
О, где найду я счастье хоть на миг,
Чтоб солнца этого увидеть лик!
При этом солнце — свет не нужен мысли:
К мельчайшим атомам меня причисли!»
В песке пустыни отпечатки ног
Ее верблюдицы он видеть мог
И целовал следы на той тропинке,
И стряхивал он желтые песчинки
Со своего лица, чья желтизна —
Как золотом богатая казна.
Он пел: «Следы в степи необозримой
Суть память о верблюдице любимой.
Со мной любимой нет, и я в тоске,
Так пусть меня утешит след в песке.
Кто любит, тот благословит и малость —
И тень, что от возлюбленной осталась!
Пусть между ними тысячи преград —
С возлюбленной в мечте он слиться рад.
Пусть ног ее не видит он, гонимый, —
В песке отыщет он следы любимой,
Чтоб целовать, вдали от всех дорог,