Избранные произведения
Шрифт:
Пропитанные мускусом цепочки.
Цепочки превращались в кандалы
Отрад, что были мудрецам милы.
Был в том письме блаженства преизбыток,
Стал талисманом сердца этот свиток!
Гонец узрел в глазах Маджнуна свет,
Сказал, чтоб на письмо он дал ответ
Сказал Маджнун: «На чем писать сумею
Бумаги нет, и нет пера в руке, —
Иль пальцем напишу я на песке?»
Тогда посланец на своем верблюде
Немедленно покинул то безлюдье,
В одну стоянку прибыл ввечеру
И двинулся к ближайшему шатру
Там и перо нашел он, и бумагу
Когда рассвет велел взметнуться стягу,
К Маджнуну он, к подножью диких скал,
Со всем необходимым прискакал.
Тот взял перо, бумагу и такою
Свое посланье начал он строкою.
МАДЖНУН ПИШЕТ ОТВЕТ НА ПИСЬМО ЛАЙЛИ
«Когда посланье пишет чистота,
Началом, украшением листа
Должно быть имя бога: он — единый,
Раскрывший нам врата первопричины.
Он тот, кому кругом внимает жизнь,
Он жизнь дает и отнимает жизнь.
Он тот, кто силою неизъяснимой
Соединит влюбленного с любимой
Иль стоязыким опалит огнем,
Чтоб не познали радости вдвоем».
Когда он строки завершил введения,
Повел слова страданья и смятенья
«Посланье от того, кто брошен той,
Что для другого блещет красотой.
Тот, чья постель — среди травы колючей,
Взывает к розе, нежной и пахучей.
Улыбкой ты чаруешь, как весна, —
Но только не того, чья грудь больна.
Ты сад, где ворон реет невозбранно,
Для всех лекарство, для меня ты — рана.
Ты от меня таишься, точно клад,
Даря другим жемчужины отрад.
Ты — облако для всех, но для меня-то
Ты не дождем, а молнией чревата.
На все поля ты влагу пролила
И только мой посев сожгла дотла.
Так вот они, твое добро и милость!
О, пахаря такого пожалей,
Хотя бы каплю на поле пролей!
Прозрачный ключ, ты лишь тому в угоду
Струишь свою живительную воду,
Кто влагою пресыщен, а не мне,
Чье сердце жаждет, чья душа в огне.
Лишь Хызра награди подобным даром, —
Погибнуть прикажи всем Искандарам!»
Ту воду животворную, что царь,
Чьи губы пересохли, жаждал встарь,
Дано ль испить бездомному бродяге?
Мне ль, нищему, мечтать об этой влаге?
Когда пришло, повеяло добром
Письмо, что начертала ты пером, —
Я им от крови осушил ресницы,
В грудь вместо сердца те вложил страницы.
То был мне талисман, чтоб я окреп,
То мне, голодному, дала ты хлеб.
Читал я верности твоей скрижали,
А слезы горести из глаз бежали.
Я на надежду открывал намек,
Но песню скорби сдерживать не мог.
Мне кажется, что ты грустишь притворно,
Что ты словес неправды сеешь зерна.
Тебя тревожит горький мой удел,
Но горя я в письме не разглядел.
Ты пишешь: «Я тебя не позабуду,
Покуда мыслю, я с тобой пребуду...»
Но можно ль мне писать слова любви,
Когда с другим все помыслы твои?
Нет, я бесстыдства не пойму такого:
В объятьях одного — любить другого!
Замаран твой язык, речь не чиста
Ведь целовал другой твои уста!
Пусть даже не найду в тебе изъяна,
Решив, что нет в твоих словах обмана, —
Влюбленный подозрителен всегда,
Во всем ему мерещится беда.
Он слышит веский довод в каждом слухе,
Слона живого видит в мертвой мухе,
О горстке пыли думает гора, —
Нет, горести тяжелая пора!
Пред ним змеею муравей предстанет, —