Избранные произведения
Шрифт:
заплакала о том, что не померла вместе со своим стариком, а
осталась после него жить: что, видно, ее земля не принимает и
господь батюшка видеть пред лицом своим душу ее не хочет.
– Да помрешь, бог даст,– говорил, утешая ее, кровельщик.–
Чужого веку не заживешь, а что тебе положено, то и отбудешь.
Так-то...
И начал набивать трубочку, сидя около Аксиньи на бревне.
– По крайности вот приготовила его, на могилку походишь,
посмотришь
хорошего, кабы вместе-то померли?
– А за моей могилкой кто посмотрит? – говорила, плача,
старушка.
– Ну, я посмотрю...– сказал кровельщик.– Смерть уж такое
дело... все туда пойдем.
И он стал смотреть вдаль, насасывая трубочку, придавив
огонь в ней большим пальцем.
Голоса звучали тихо, точно боялись нарушить тишину около
места вечного упокоения старичка Тихона.
Ночь уже спускалась на землю. Над селом всходил из-за
конопляников красный месяц, а народ все еще сидел перед
избой. Потом стали расходиться. Оставались только старушки
на всю ночь при покойнике да Степан, читавший Псалтирь.
– Убрался дедушка Тихон, к чему бы это?.. – сказал кто-то в
раздумье, уходя.
Полный месяц поднялся уже высоко над церковью. Деревья
около изб стояли неподвижно, бросая от себя черную тень на
дорогу. И в воздухе было так тихо, что свечи горели у
раскрытого окошечка, не колеблясь.
А когда Тихона хоронили, то положили его в густом
заросшем углу кладбища под большой белой березой...
77
Дым
Дня за три до престольного праздника председателя
сельскою совета вызвали в волость.
Оставив ребятишек курить самогонку, он пошел с
секретарем.
Проходя по деревне, они посмотрели на трубы и покачали
головами: из каждой трубы вилась струйка дыма.
– Все работают...– сказал председатель.– Думали ли, что
доживем до этого: у каждого дома свой завод винокуренный.
– Благодать,– отвечал секретарь,– не напрасно, выходит,
головы-то ломали.
Через полчаса они вернулись бегом. Председатель стучал в
каждое окно и кричал:
– Гаси, дьяволы, топку. Объявляю все заводы закрытыми.
И когда из изб выскакивали испуганные мужики и
спрашивали, в чем дело, он кричал:
– Агитатор по борьбе приехал. Держи ухо востро. Прячь.
– Да куда ж ее девать-то теперь, когда уж затерто все?
– Куда хочешь. Хоть телятам выливай. А ежели у какого
сукина сына найду, тогда не пеняй.– И побежал дальше.
– На собрание!..– кричал в другом
– Сейчас, поспеешь, дай убрать-то.
– Вот и делай тут дело,– говорили мужики, бегая с какими-то
чугунами, и сталкивались на пороге с ребятишками, которые
испуганно смотрели вслед.
– Вы чего тут под ногами толчетесь! Вас еще не хватало.
Бабы, работай! Волоки чугуны на двор.
Через полчаса председатель вышел на улицу и посмотрел на
трубы. Дыму нигде не было.
– Здорово сработали,– сказал секретарь,– в момент вся
деревня протрезвела.
– Дисциплина.
Приехавший человек, в кожаной куртке с хлястиком сзади и
с портфелем в руках, пришел в школу, где было назначено
собрание, и прошел через тесную толпу, которая раздвигалась
перед ним на обе стороны, как это бывает в церкви, когда
проходит начальство.
Остановившись перед столом, приезжий разобрал портфель,
изредка поправляя рукой, закидывая назад волосы, которые у
78
него все рассыпались и свешивались наперед, когда он
наклонялся над столом. Потом он несколько времени
подозрительным взглядом смотрел на толпу и вдруг неожиданно
спросил:
– Самогонку гоните?..
Все молчали.
– Кто не гонит, поднимите руки.
Все стояли неподвижно.
– Что за черт...– сказал приезжий.– Всей деревней валяете! –
И обратился к переднему: – Ты гонишь?
– Никак нет...
– Так чего ж ты руки не поднимаешь?
– А что ж я один буду?
– А ты?..
– Никак нет.
– Так вот... товарищи, объявляется неделя борьбы с
самогонкой: кто перегоняет хлеб на водку, тот совершает
величайшее преступление, так как этим самым подрывает
народное достояние. Хлеба и так мало, его надо беречь.
Понятно?
– Чего ж тут понимать. Известное дело...– сказало несколько
голосов.
– Ну, вот. И вы сами должны смотреть, если у вас есть такие
несознательные члены общества, которые не понимают этого.
Передние, стоя полукругом перед столом, со снятыми
шапками в руках, как стоят, когда слушают проповедь, при
последних словах стали оглядываться и водили глазами по
рядам, как бы ища, не окажется ли здесь каких-нибудь,
несознательных членов.
– А то я проезжал по одной деревне, а там почти из каждой
трубы дымок вьется...
– Нешто можно... Да за такие дела... тут дай бог только
прокормиться.
– Праздник...– сказал чей-то нерешительный голос сзади.