Избранные произведения
Шрифт:
дети.
И чем Степан был добрее ко всем, тем больше его начинали
ненавидеть. И дошло наконец до того, что не могли слышать
90
одного его имени, чтобы при том не помянуть своих и чужих
родителей.
Лавочник, сообразно своему призванию, занялся
хозяйственной частью, главным образом, кооперативом, куда
посадил своего племянника, у которого нос посгоянно был в
саже, а правая рука почему-то поднималась вместе с левой.
Но
номерного, направлял односторонне: только для себя, забывая
при этом об обществе. Поехал к Пасхе за товаром и привез
почему-то одного мыла. Дешево очень было. Все подходили к
прилавку, на котором лежали бруски серого мыла, и, потрогав
руками, отходили.
– Хочешь умывайся, хочешь разговляйся,– сказал Сенька.
– Бани не построили, зато мыла сколько хочешь.
И так как мыла за глаза было много, то лавочник от себя стал
сбывать его. Деньги за проданный крестьянам помещичий скот
тоже поступили к нему.
– Квиток-то дашь? – спрашивал иногда какой-нибудь
мужичок, только что внесший за корову деньги.
– Какой же тебе квиток,– говорил лавочник,– я вот тут тебя
запишу.
Он ставил на клочке бумажки какой-то крючок и совал
бумажку себе в карман, где у него были еще такие же бумажки.
– Не спутались бы,– говорил мужичок,– по разным карманам
бы разложил.
– На каждого черта особый карман, что ли, буду готовить? –
отвечал лавочник,– жирно будет, облопаетесь.
А потом и, правда, оказалось, что бумажки спутались:
неизвестно, кто платил, кто не платил, и выходило так, что будто
вовсе никто не платил, потому что, когда понадобились деньги
на покупку товара, денег никаких не оказалось.
– Да ведь бумажки-то ты с нас брал? – закричали все в один
голос.
– Брал,– ответил лавочник.
– Крючки-то свои ставил?
– Ставил.
– Ага, ставил? Так где ж они?
– Кто?
– Да бумажки-то эти с крючками?
– Он, должно, не в тот карман их клал...
91
– Чего галдите, вот ваши бумажки. Все тут записано.
Проверяй.
И вынул из кармана пачку смятых истертых бумажек. Все
посмотрели на бумажки и замолчали.
– Вывернулся, черт...
– Этот всегда вывернется. Вот отчетность бы завести, тогда
бы они попрыгали. А деньги-то у тебя где?
– Деньги разошлись. Где ж им быть? Что я их съел, что ли?
Очень мне нужны ваши деньги! – кричал уже лавочник.– Ежели
бы я квитанций вам не показал, могли бы орать, а раз все тут,
значит,
– Товар надо осмотреть,– сказал кто-то.
– Правильно. Веди в лавку. Зови дьячка для контролю.
Пришли в лавку, стали проверять. Оказалось, что в кассовой
книге, в графе, где стоят рубли и копейки, записано «поступило
три свиньи».
– Что-то они не в ту закуту попали,– сказал дьячок, держа
желтый табачный палец на графе и повернув к мужикам голову
с подпрятанной под воротник полукафтанья косичкой.
Ближние к дьячку нагнули головы к книге.
– Ты бы поаккуратней писал-то,– сказал кузнец малому,–
тебе тут рубли нужно писать, а ты свиней сюда нагнал!
– Это я спутался, их вон куда надо...– сказал черноносый
малый, полез правой рукой почесать затылок, и левая стала
подниматься.
– Ты, должно быть, не той рукой писал...– сказал Сенька.
– Поаккуратней надо,– сказал член комиссии,– а то, за тобой
не догляди, ты к весне тут целое стадо разведешь.
– Правильно, что ли? – спрашивали задние.
– Черт ее знает! Уж очень намазано чтой-то... Про свиней
прочли, а про деньги чтой-то ничего не разберешь.
– Это я тут ошибся да пальцем растер,– сказал малый
недовольно.
– Зачеркивал бы. А то скоро кулаком по всей книге начнешь
мазать.
Когда же с лавочником заговорили о земле, то он, сам
имевший 20 десятин купленной, говорил:
– С этим надо подождать, как там решат. Сейчас пока только
налаживаем. Без закону нельзя. Вот соберутся, тогда... Зато мы с
вас никаких налогов не берем.
92
Если кто-нибудь приходил к нему с запиской от Степана,
который просил выдать просителю кирпича на хату, лавочник
говорил:
– Нету кирпича. На школу пошел.
– Да ведь школы-то нету?
– Школы нету потому, что курсы решили строить.
– Да ведь курсы-то не построили?
– А, черт, пристал... У Николая спрашивай.
Проситель шел к Николаю.
– Кирпич из разломанной кухни брал? – спрашивал Николай.
– Брал...
– Ну, так какого же черта лезешь!
И выходило так, что все терпели от троих. С одной стороны,
от пустой головы Николая, с другой – доброй души Степана, с
третьей – от односторонне направленного номерного дара
лавочника.
– Этому черту в святые надо было идти, а не обчественными
делами заниматься,– говорили про Степана.
– Вот засели, окаянные, на обчественную шею. Когда ж это с