Избранные произведения
Шрифт:
около парней и, отойдя от них, сказал:
– Ежели им объяснить, чтобы они поняли, тут меньше
рублевки не отделаешься.
Директор оглянул рабочих, подошел поговорить, но тот, с
которым он заговорил, в середине разговора вдруг осекся и
оглянулся по сторонам.
– Что вы, как вареные, нынче? – сказал директор.–
Недовольны, что ли, чем?
– Нет, ничего...
– А что же, в чем дело?.. Комсомол налаживает работу?
Старший
– Налаживает... Скоро так наладит, что никто ничего делать
не будет.
– А почему прогулов на этой неделе больше?
– На стороне много работали,– сказал председатель
фабзавкома.
– Это почему?
– Поистратились маленько, прирабатывали...
– На что поистратились?
Председатель не знал, что сказать, и оглянулся на
подошедшею заведующего культотделом.
– На культурные... цели.
– Так, милый мой, нельзя. Вы на культурные цели сбор
делаете, а материальная сторона терпит убыток. Это я тогда
96
ваши культурные цели к... матери пошлю. Ни в чем меры у вас
нет. Вот хоть бы взять эти плакаты: вы их столько понавешали,
что куда ни ткнешься, везде они в глаза лезут. Намедни приехал
замнарком, осмотрелся этак издали в зале и говорит: «Хорошо
посмотреть, сколько у вас плакатов. Это что – лозунги?» А я,
признаться, не посмотрел да и говорю: «Лозунги». А потом к
какому плакату ни подойдут, а там все про матерщину. Гляжу, уж
мой замнарком что-то замолчал. Я ему диаграммы показываю, а
он издали махнул рукой и говорит: «Не надо, я уж читал»...
– Конечно, надо и за этой стороной смотреть, потому что эта
позорная привычка так въелась, что сами часто страдаем от нее.
Вот у нас был один товарищ, ценный работник, доклады хорошо
читал по истории революции, но слова одолевали. Бывало,
читает, все ничего, как до московского восстания дойдет,– так
матом!.. Так вот я говорю, что против этого ничего не имею и
даже сам всемерно содействовать буду. В самом деле, пора
ликвидировать это безобразие. Особливо старшие мастера, они,
мать их... ни одного слова сказать не могут без того, чтобы....
– Две копейки с вас, товарищ,– сказал подошедший к
директору секретарь ячейки комсомола.
– Какие две копейки?
– За слова. Обругались сейчас.
– Когда я ругался? Что ты, мать!..
– Восемь, как за повторение.
– Да пойди ты...
– Да ну их к черту, гони их! – закричали вдруг все.–
Осточертели!
– Эти молокососы еще вздумают на голове ходить.
–
него спрашиваешь про дела, а он, как чумовой, оглядывается по
сторонам, потому этими двумя копейками до последнего
обчистили.
– Верно! От мастеров от старших не добьешься ничего,
объяснять совсем перестали.
– Покорно благодарю...– сказал старший мастер,– я вчерась
за свое объяснение восемь гривен заплатил...
– У меня пять человек детей, работаю с утра до ночи,– сказал
рабочий с цепочкой,– а я должен ругаться: «Елки-палки»...
Прямо вспомнить стыдно, ей-богу. Только что вот на воздухе в
праздник и очухнешь немного.
97
– Нет, уж вы, пожалуйста, свое дело делайте, а нам работу не
портите,– сказал директор,– а то вы опыт устроили, а завод за
неделю только восемьдесят процентов производительности дал.
– Молокососы,– закричали сзади,– об деле не думают...
только страну разорить... и так нищие.
– Пиши резолюцию,– сказал директор.
«В виду невозможности быстрой отвычки от употребления
необходимых в обиходе... технических слов, считать принятую
культотделом меру преждевременной и слишком болезненной,
вредно влияющей на самочувствие и производительность».
Какую меру – в протоколе упоминать не будем. Так ладно будет?
– В лучшем виде! Завтра же на полтораста процентов
нагоним! – крикнули все.
А старший мастер повернулся к заведующему культотделом,
посмотрел на него и, засучив рукава, сказал:
– Ну-ка, господи благослови – бесплатно!
98
Значок
На улице, около дверей домового комитета, уже с шести
часов утра толпился народ. Какой-то человек стоял с листом и
вписывал туда фамилии подходивших людей.
Проходивший мимо милиционер с револьвером на ходу
крикнул:
– Вы своих гоните на площадь, а там укажут. После работы
всем работавшим будут выданы значки.– И ушел.
– Зачем-то, миленькие, народ-то собирают? – спросила,
подходя, старушка лет семидесяти.
– Ай ты не записывалась еще? – сказал малый в сапогах
бутылками, в двухбортном пиджаке.
– Нет, батюшка...
– Что ж ты зеваешь! Сейчас уж погонят. Записывайся скорей.
– Господи, чуть-чуть не опоздала,– говорила старушка,
отходя после записи,– голова, как в тумане, совсем заторкали.
– Скоро ли погоните-то? – кричали нетерпеливые голоса.