Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
На период Великого поста он в качестве дополнительной епитимьи даже взял на себя восьмичасовую мессу. Таким образом, Десмонд служил десятичасовую мессу, а после чтения Евангелия, пока он с алтарными мальчиками сидел у алтаря, каноник с кафедры наставлял прихожан.
И вот сегодня, во второе воскресенье Великого поста, когда в церкви яблоку негде было упасть и верующие, трепеща, сидели в напряженном молчании, поскольку из личного опыта знали, что очередная проповедь ничего хорошего им не сулит, каноник в кружевном стихаре поверх алой сутаны и в красной шапочке, плотно сидящей на его круглой голове, медленно взошел на кафедру и, нахмурив в задумчивости лоб, повернулся к притихшей пастве, но, прежде чем начать говорить, сделал многозначительную паузу. Пауза эта длилась невыносимо долго, затем каноник зычным крещендо три раза выкрикнул:
— Черт! Черт! Черт!
Когда первая волна потрясения прошла, каноник начал проповедь:
— Говорю ли я это отвратительное слово как
Нет, я сейчас говорю о враге рода человеческого, о Сатане, который вместе с падшими ангелами был по приговору Страшного суда низвергнут в геенну огненную, именуемую адом. Ад — это дом, полный бесконечных мучений. Ад — это вместилище порока и греха, прямое место назначения для тех, кто плюет в лицо Господа нашего Иисуса Христа, для тех, находящихся сейчас среди нас, кто отвергает Божию благодать, умирает — помоги им, Господи! — без покаяния и попадает в геенну огненную, чтобы присоединиться к легионам прoклятых, обреченных на вечные муки в аду. Вы когда-нибудь хотя бы на секунду задумывались о бесконечной агонии тех, от кого отвернулся Господь? Вы когда-нибудь обжигали палец, прикуривая трубку от слишком короткой спички? Вы когда-нибудь пробовали хотя бы минуту подержать палец в пламени простой сальной свечи? Нет, никогда! Только полный идиот может причинить себе подобный вред. А теперь представьте себе боль, только в миллион раз сильнее, пронзающую все ваше тело. И когда вас окунут в кипящую лаву, всю в столбах пламени, и вы будете задыхаться от дыма, пара, пены и смрада преисподней, а потом вас будут пытать раскаленными докрасна вилами и щипцами черти и кругом будут раздаваться стоны и вопли таких же потерянных душ, корчащихся в адских мучениях, так вот, только одна мысль будет снедать вас, причиняя непреходящую муку, мысль, что вам некого винить, кроме самого себя, что у вас был шанс, но вы его отвергли, бросив его вместе с ругательством в лицо Всевышнего, что если бы вы только послушали вашего бедного старого каноника в оное воскресенье, то теперь были бы уже в раю, в обществе избранников Божьих, где царят вечное блаженство и вечная радость перед светлым ликом воскресшего Господа нашего Иисуса Христа.
После такой убийственной речи в церкви воцарилась мертвая тишина. И каноник, не преминув воспользоваться достигнутым преимуществом, продолжил:
— Я говорю с вами об этом в сей прекрасной церкви, в соборе, подаренном щедрой и поистине святой женщиной, нашей мадам Донован. Многие из вас, слава тебе, Господи, являются добрыми католиками. Но есть и такие, — повысил голос каноник, — те, что сейчас толкутся в дверях или теснятся на задней скамье, которые снимают пиджак не для того, чтобы трудиться в поте лица, а лишь для того, чтобы ввязаться в очередную драку. У них от безделья уже мозоль на спине выросла и задница из штанов вываливается, а они только и знают, как сидеть на тротуаре у дверей ближайшего паба. А вы, расфуфыренные распутницы, с притворной скромностью прячущиеся сейчас за колоннами, вы — размалеванные, напудренные и расфранченные — околачиваетесь каждый вечер у бара в шали поприметнее, чтобы подцепить какого-нибудь недотепу… И, Боже, спаси и помилуй несчастного дурака, когда он проснется на следующее утро! Я к вам обращаюсь, а также ко всем, кто погряз в смертных грехах, и повторяю, что ангел-мститель не спускает с вас глаз. Но если вы не захотите внять моим словам, если отринете их от себя с ругательством на устах, я скажу вам: «Слово мое верно!»
Десмонд, оглушенный проклятиями каноника, сидел на узкой скамье, изнемогая под тяжестью облачения и чувствуя, что потихоньку начинает терять последние остатки сил. Скудный завтрак не мог его насытить, да и сам Десмонд был не способен выдержать строгие ограничения Великого поста, а просить сделать для него исключение и освободить от необходимости поститься было абсолютно бесполезно. Он с тоской вспомнил о своем дорогом друге, о мадам Донован, — казалось, ее уже целую вечность не было в Маунт-Верноне — и гадал про себя, что могло стать причиной столь долгого отсутствия, сгорая от желания увидеть ее вновь.
Это случилось десять дней назад. Он как раз совершал свой обычный обход, когда она позвонила и передала через каноника, что должна срочно уехать в Швейцарию. Был ли вызван столь стремительный отъезд юридическими причинами? Нет, невозможно. Летом она три месяца подряд жила в своем доме вблизи Веве, что по закону давало ей право постоянного местожительства в Швейцарии.
Десмонд вдруг, к собственному замешательству, понял, что страстно желает, чтобы мадам поскорее вернулась. Но в этот момент дружный вздох облегчения, а затем звук шаркающих ног и отодвигаемых скамеек, который свидетельствовал о том, что служба закончилась, вернул его к действительности. Он встал со своего места, а каноник величавой поступью прошел мимо, чтобы преклонить колена перед дарохранительницей.
Десмонд тут же вернулся к алтарю и, преодолевая усталость, завершил
Он тут же прошел к себе в комнату и лег на кровать, которую миссис О’Брайен застелила чистым покрывалом. Несколько минут Десмонд лежал просто так, ни о чем не думая, но затем мысли его снова вернулись к мадам и к предположительному времени ее приезда. Причина ее долгого отсутствия оставалась для него загадкой. Но почему, почему его мысли настойчиво возвращались к этой женщине, которая и сама была в некотором роде загадкой?! Был ли он влюблен в нее? Десмонд беспокойно заворочался на кровати. Чистую любовь между мужчиной и женщиной еще никто не запрещал, а мадам Донован, как ни крути, была на десять лет старше его. Но до чего же она была хороша, до чего обворожительна и остроумна, не говоря уже о ее незаурядном интеллекте!
Отдаленный звук гонга, деликатно приглушенный миссис О’Брайен на время Великого поста, заставил Десмонда соскочить с кровати. В столовой он обнаружил каноника, сидевшего за столом и печально взиравшего на маленькую тарелку макарон с сыром — единственное украшение стола, если не считать той, что стояла перед местом, за которым обычно сидел Десмонд.
Сев за стол, Десмонд вдруг поймал на себе сочувственный, почти нежный взгляд каноника.
— Что-то ты бледный, приятель. Да, месса слегка затянулась. Так вот, я решил нарушить правила и налить тебе стакан хереса.
— Только вместе с вами, каноник.
Каноник, уже собравшийся было встать, тяжело опустился обратно и, потянувшись через стол, ласково пожал Десмонду руку:
— Вот проявление настоящей привязанности и истинного уважения. Я глубоко ценю твои чувства. Что ж, будем страдать вместе.
— Во всяком случае, проповедь сегодня была просто потрясающая.
— Потрясающая — да, вполне возможно. — Каноник осторожно подцепил вилкой макаронину и отправил ее в рот. — Но я тебе, приятель, прямо скажу. Большинство этих ублюдков забудут ее уже на полпути к питейному заведению «У Мерфи». Как думаешь, в этом вареве достаточно сыра? Абсолютно безвкусная еда. И почему нельзя сделать макароны потолще?! — И, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, каноник продолжил: — Пойми, приятель, я вовсе не какой-нибудь средневековый мракобес, представляющий ад местом, где черти разгуливают с длинными вилками для поджаривания тостов. Я только хочу их слегка припугнуть. Но ад и в самом деле существует, причем наказывают там так, что страшнее не бывает. Это скорбь и безысходное отчаяние, утрата возможности предстать перед лицом Создателя и ощущать Его божественное присутствие. И еще скажу тебе, приятель, что я ужасно огорчен, причем не только положением дел в нашем приходе, но и общим упадком нравственности в нашем проклятом мире. — С этими словами каноник подцепил очередную макаронину и брезгливо проглотил. — Теперь не существует никакой разницы, абсолютно никакой, между тем, что хорошо и что плохо. Ибо любые средства хороши и все идет в ход. Обман в бизнесе, неверность в супружестве, неразборчивость в половых связях в любом возрасте. Сходи как-нибудь вечерком на пристань. Как думаешь, что там выносит прибоем? Волны выносят, словно дохлую рыбу, использованные гондоны, которые плывут по божественному океану, как свидетельство человеческой развращенности. — Каноник мастерски поймал вилкой последнюю макаронину и проглотил ее. — Я тебе по-простому скажу, приятель, без всяких там экивоков: наш современный мир катится, твою мать, прямиком в ад! — Выдав этот потрясающий афоризм, каноник взял тарелку, вылизал ее дочиста и удовлетворенно заметил: — Вот теперь блестит как зеркало. И мыть не надо. — Он поднялся и потрепал Десмонда по плечу. — Ну а тебе не мешало бы подышать свежим воздухом. Это пойдет тебе на пользу. Прогуляйся-ка до Маунт-Вернона, узнай, не вернулась ли мадам.
Глава 7
Десмонд, воодушевленный добротой каноника, человека, казалось сделанного из железа и весьма скупого на похвалу, вышел из дому в приподнятом настроении. Так как ведущая к лесу тропинка была довольно крутой, он шел медленно и осторожно и, достигнув лесной опушки, подавил в себе желание отдохнуть в травянистой лощине, где тропинка обрывалась и начиналась частная просека в сторону Маунт-Вернона.
Смолистый запах хвойных деревьев, предвещающий близость поместья, вернул Десмонда к жизни. Он вдруг воспрянул духом, а сердце в груди неожиданно бешено забилось. За это время он успел полюбить чудесный старый дом внизу, полностью соответствовавший его представлениям о гармонии и хорошем вкусе. В душе Десмонд питал слабую надежду застать там и саму хозяйку особняка, своего дорогого друга мадам Донован, которую любил самой чистой и светлой любовью.
Увы, выйдя из леса, он обнаружил, что ставни закрыты, а в саду никого нет. Тем не менее он спустился вниз, задержавшись сначала у греческого атриума возле теннисного корта, а затем и на террасе особняка, по которой с удовольствием прошелся, испытывая странное чувство владельца чужой собственности.
Неожиданно входная дверь распахнулась, и на пороге появилась Бриджит, одетая в свое лучшее воскресное платье.
— О, ваше преподобие, входите, входите, пожалуйста. Почему вы топчетесь у дверей, словно неродной?!