Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
— Десмонд, — прошептала она, — я потрясена. Вы меня покорили. Ваша красота, ваше обаяние, ваши безупречные манеры, ваша незапятнанная чистота, а теперь еще и ваш чудесный голос. Что же мне делать?! Я хотела бы, чтобы вы стали моим духовником, но это может обидеть нашего добрейшего каноника. Я хотела бы, чтобы вы стали моим сыном…
— Мадам, — перебил ее Десмонд. — Это невозможно чисто физически, ведь вы всего на каких-нибудь девять-десять лет старше меня.
— Тогда прошу вас, помогите мне найти выход из моего отчаянного положения. Я Элоиза, а вы мой Абеляр [879] .
879
Абеляр и Элоиза — любовная пара, которым помешал воссоединиться его духовный сан, хотя они втайне и зачали ребенка. Они прославились своими любовными письмами, впоследствии опубликованными и получившими широкую известность.
—
Она тяжело вздохнула, отодвинулась от Десмонда и поднялась с дивана.
— Десмонд, нам пора выпить чая. Хотя бы для приличия. А затем я попытаюсь объяснить вам, почему ощущаю себя такой потерянной и откуда такое смятение чувств. Будьте добры, позовите Патрика, а я пока постараюсь привести в порядок лицо.
Десмонд дернул за шнурок звонка, а затем тактично отошел к окну, спиной к комнате. Он предвидел, что Патрик будет рассыпаться в похвалах, и когда тот, войдя в гостиную, открыл было рот, Десмонд повернулся и предупреждающе приложил палец к губам.
К этому времени мадам уже успела вернуться. Вид у нее был посвежевший, и она, похоже, сумела взять себя в руки. Мадам разлила по чашкам чай, который они выпили в полном молчании. На столе на подносе лежали ломтики пресного хлеба с маслом. Десмонд взял кусочек, заметив, что очень-очень давно не пробовал настоящего домашнего ирландского хлеба.
— Думаю, миссис О’Брайен слишком занята, чтобы самой печь хлеб, — заметила мадам Донован.
На этом все темы для разговора были исчерпаны, и они снова замолчали.
И только когда Патрик унес поднос, мадам, повернувшись к Десмонду, твердым голосом начала свой рассказ:
— Я уже два года пела в труппе Карла Розы, когда однажды во время оперного сезона в Дублине заметила, что ко мне проявляет неприкрытый интерес один пожилой джентльмен. Он всегда сидел в одной и той же ложе, причем приходил только на мои выступления. Это был Дермот Донован, владелец спиртоводочной компании, очень богатый и весьма уважаемый в Дублине человек. Я была польщена. Когда в один прекрасный вечер я получила записку с приглашением поужинать вдвоем, то согласилась. Мы отправились в ресторан «У Жамма», где хозяин лично встретил нас у дверей с величайшими почестями и подал нам изысканный ужин. Мне было очень приятно находиться в обществе такого мужчины — высокого, солидного, хорошо сложенного, седовласого, с аккуратно подстриженными седыми усами. Пил он исключительно «Маунтин Дью», причем совсем немного. Я же отдала предпочтение «Перье». И вот во время ужина в отдельном кабинете он взял меня за руку и произнес очень серьезным тоном: «Джерри! Я люблю вас и хочу на вас жениться. Мне семьдесят лет, я достаточно богат и, надеюсь, способен обеспечить вам счастливую, полноценную жизнь. Я не требую от вас немедленного решения. Приезжайте ко мне, в мое имение Маунт-Вернон в Уэксфорде, и вы все сами увидите». Короче говоря, я приехала сюда и вышла замуж за Дермота Донована. Конечно, журналисты подняли шум и газеты запестрели заголовками типа: «Весна выходит замуж за Декабрь», «Певчая птичка в золотой клетке». Но я ни разу, ни на секунду не пожалела о своем решении. — Помолчав, мадам Донован добавила: — Хотя на первый взгляд это может показаться и странным. Дермот был человеком высоких моральных принципов. Он был из тех ирландцев — и таких немало в нашей стране, — которым в иезуитских школах и колледжах с детства внушали, что секс — это нечто грязное и его следует избегать любой ценой. И вот он всю свою жизнь провел, соблюдая целибат, совсем как настоящий, рукоположенный священник, и в свои семьдесят уже не желал физической близости. Причем этот щекотливый вопрос он обговорил со мной заранее. У него была своя спальня, у меня — своя, что меня вполне устраивало, поскольку моя любовь к нему была чисто платонической. Я была ему хорошей компаньонкой, он любил слушать по вечерам мое пение, а со временем, научившись печатать и стенографировать, я стала его личным секретарем. Мы много путешествовали, в основном на европейские курорты, а зимой ездили в круизы, например в Вест-Индию, на Ямайку и Таити. После пяти лет счастливой семейной жизни он скоропостижно скончался на курорте в Виши. Ничего не предвещало такого трагического исхода, хотя он и жаловался иногда на боль в груди. Похоронили его там же, во Франции. Через положенное время в Дублине огласили его завещание. Мой дорогой покойный муж оставил мне все: и поместье, и свой успешный бизнес. Я, естественно, была ему очень благодарна и, конечно, довольна. Но не успело завещание формально вступить в силу, как оно тут же было опротестовано двумя служащими дублинского офиса: управляющим и бухгалтером. Они потребовали посмертного вскрытия, ссылаясь на подозрительные обстоятельства столь внезапной кончины. — Мадам замолчала, нервно облизала губы, а затем продолжила: — Итак, тело моего бедного мужа было эксгумировано и отправлено на вскрытие в дублинский морг. Была установлена точная причина смерти: разрыв аневризмы аорты. Разве этого недостаточно было для тех двух дьяволов из дублинского офиса? Оказалось, что нет. Они возбудили тяжбу на основании того, что наш брак недействителен, ибо не получил консумации, иными словами, поскольку мы
— Мадам, я потрясен вашим мужеством!
— Вот почти что все, мой дорогой Десмонд, — сказала она, убирая руку. — Ну а в заключение я получила последний, самый сокрушительный удар. Больше двух месяцев я находилась в состоянии чудовищного нервного напряжения, а когда пришла в себя и немного оправилась, то обнаружила, что у меня пропал голос. Как мне сказали, я никогда больше не буду петь. Ну и что с того?! — улыбнулась мадам Донован. — Ведь я стойкий оловянный солдатик. Я взяла на себя управление всеми делами, втрое расширила бизнес, открыла филиал в Швейцарии, сократив налоги вполовину. И вот я перед вами — как птица Феникс, возродившаяся из пепла.
Глава 11
Вернувшись домой, Десмонд обнаружил каноника в кабинете на втором этаже. Тот пил кофе перед камином, где весело полыхали брикеты торфа. Никто лучше преподобного Даниэля Дейли не умел обращаться с этим капризным топливом.
— Похоже, тебя привезли на машине. Я слышал, как она подъехала, — сказал каноник и, бросив вопросительный взгляд на Десмонда, добавил: — Минут десять назад.
— Я решил сперва пойти в церковь. Возблагодарить Господа за чудесное Светлое воскресенье. Помолиться за своих маленьких причастников, за вас и, естественно, за мадам.
— Молодец! Ты все правильно сделал. А теперь как насчет чашечки кофе? Вот видишь, я держу обещание. Я уже выпил свою дневную норму «Маунтин Дью» и больше ни-ни. Сходи-ка на кухню, налей мне еще кофе, да и про себя не забудь. Миссис О’Би вышла, но кофейник на плите.
Когда Десмонд вернулся, держа в каждой руке по чашке, каноник придвинул ему кресло поближе к огню.
— Спасибо, Десмонд. Очень даже неплохой кофе, хотя из-за него и приходится ночью лишний раз вставать. Ну как, вкусный был обед?
— Да так, на скорую руку. У кухарки сегодня выходной.
— А у нас было замечательное седло барашка. Ничего лучше я еще не пробовал. Миссис О’Би весьма огорчило твое отсутствие. Она даже оставила тебе кусочек на завтра. И заметь, седло барашка с печеным картофелем в холодном виде даже вкуснее, чем в горячем. — Каноник замолчал, чтобы глотнуть кофе. — Кстати, я слышал, что ты там устроил небольшой концерт.
— Каноник, — улыбнулся Десмонд, — вы узнаёте о событии даже раньше, чем оно произошло.
— А вот и нет, приятель. Мне рассказал Патрик, когда звонил доложить, чтобы мы не ждали тебя к обеду. От его восторгов телефонная линия чуть было не вышла из строя. Знаешь, приятель, чем больше я слышу о твоих успехах, тем больше расстраиваюсь. Поскольку для меня это значит только одно: совсем скоро я могу тебя потерять. Вот уже и архиепископ говорит о тебе, о твоих талантах, о твоих хороших манерах, о твоей яркой личности. Он хочет забрать тебя в Дублин, чтобы ты вошел в его окружение. Или в окружение кардинала. Что мы тогда будем делать? Я и мадам. Ты ведь знаешь, Десмонд, как она тебя любит. Ну и я тоже. — После небольшой паузы каноник спросил: — Кстати, как она сегодня?
— Как обычно. Хотя поначалу действительно выглядела расстроенной.
— И у нее есть на то основания. — Каноник допил кофе и поставил чашку на каминную полку. — Она звонила мне вчера вечером, но просила ничего тебе не говорить, чтобы не портить Светлое воскресенье. — Каноник сокрушенно покачал головой. — В субботу вечером она получила срочное сообщение от директора школы в Швейцарии. Несмотря на все приложенные ею старания сгладить ситуацию, ее племянницу все же отчислили. — Каноник неодобрительно вздохнул. — Оказывается, в этой истории задействован еще и некий итальянский джентльмен, если, конечно, можно так выразиться, из Милана, где у него прибыльный бизнес непонятного рода. Этот богатый и уже не столь юный джентльмен — ему лет двадцать восемь или около того — разъезжает на самой шикарной и дорогой итальянской машине, живет — вероятно, из соображений сокрытия налогов — в самом фешенебельном швейцарском отеле на Женевском озере. Так вот он, как и следовало ожидать от подобного, с позволения сказать, джентльмена, три раза склонял Клэр, племянницу мадам, к ночным вылазкам из пансиона с неизвестной целью, после которых девица возвращалась в дортуар только на рассвете. — Сделав это достаточно едкое высказывание, каноник добавил, но уже обычным тоном: — На третий раз маленькую сучку застукали. И поделом ей.