Изгнание беса
Шрифт:
Конечно, нас ненавидят. Истребляют, как волков. Потому что мутагенез усиливается в нашем поле. Там, где много одержимых,- например, в санатории. Взрыв мутаций. И появляются пауки с блюдце, или гекконы, которые выедают внутренности у овец, или мокрицы, могущие проточить фундамент дома, как мыши сыр. Ничего странного …
В коридоре горели всего две лампы – в начале и в конце. Между ними пологом висела темнота. Из нее вынырнул второй паук и потащился следом. «Я не человек, вот и не нападает,- подумал Герд.- Хотя пауки на меня все-таки реагируют. Значит, еще осталось что-то человеческое. На других они вовсе не обращают внимания». Он спустился по лестнице. В окне между пролетами, как нарисованные, застыли фосфорические седые горы. Шалаш у реки – это глупость; И вообще все глупость. Зря он затеял. Бежать некуда. Разве что в Антарктиду. Но и толочься здесь тоже глупо. Тогда уж проще прыгнуть в пролет. Покончить сразу. В темноте на
– Ты куда собрался?- спросили тонким, пищащим голосом.
Надо же – Кикимора. Герд разозлился. Она-то что бегает в такое время?
– Ты собрался уходить?- маленькая рука уперлась ему в грудь, пальцы, как у мартышки, поросли шерстью. Настоящая кикимора.- Я так и думала, что ты захочешь уйти. Я почувствовала и проснулась. Я тебя все время чувствую, где бы ты ни был. Учитель Гармаш говорит, что это парная телепатия. Мы составляем пару и я – реципиент … А ты меня чувствуешь? . .
Пищала она на редкость противно.
– Пусти,- сказал Герд.
Кикимора блеснула стрекозиными, покрывающими лоб глазами.
– Ты мне очень нравишься – нет, правда . . . Наши прозвали тебя Рыбий Потрох, потому что у тебя кожа холодная. А вовсе не холодная . . . Они тебе завидуют, ты красивый … И похож на человека. Ты мне сразу понравился, с первого дня, я каждую твою мысль чувствую . . .
– Я вот надаю тебе по шее,- нетерпеливо сказал Герд.
– Ну куда тебе идти и зачем? Тебя убьют, я видела, как убивают таких – палками или затаптывают . . . Ты хоть и похож на человека, а все-таки наш, они это сразу поймут…
Герд попробовал шагнуть, она загородила лестницу, цепко держа за рубашку.
– Дура, я тебя из окошка выброшу,- сказал он.
Уходили драгоценные секунды. Скоро же рассветет,- Я тебе морду разобью, оборву косы, пусти – кикимора, руку сломаю, если не пустишь!
Никак не удавалось ее оторвать. До чего жилистые были пальцы, прямо крючки. Она прижала его к перилам. Герд отталкивал острые плечи:- Иди ты! . .- вдруг почувствовал, как вторая рука, расстегнув пуговицы, проскользнула ему на грудь – горячая, меховая. И тут же Кикимора, привстав на цыпочки, толстой трубкой сложив вывороченные губы, поцеловала его:- Не уходи, не уходи, не уходи! ..- Он ударил локтем – не глядя, изо всех сил, и одновременно – коленом, и потом еще кулаком сверху – насмерть. Она мешком шмякнулась в угол. Так же шмякнулся паук. Герд нагнулся, сжимая кулаки.
– Еще хочешь?
– О . . . о . . . о!. .- горлом протянула она, слепо шаря ладонями по каменной площадке.- Какой ты глупый .. .- Закинула голову, выставила голый, розовый подбородок.- Ты сумасшедший . . . Не уходи .. . Я умру тоже. . . Почувствую твою смерть, как свою собственную . ..
Герд сплюнул обильной слюной. И еще раз. Ногтями протер губы. Она его целовала!
– Если пойдешь за мной, я тебе ноги выдерну, обезьяна!
– О… о… о… Герд . . . мне больно . ..
Она заплакала. Герд скатился по едва видимым ступеням. Просторный вестибюль был темен и тих. Он прижался к теплой стене из древесных пористых плит. Прислушался. Кажется, она за ним не шла. Ей хватило. Но все равно, постоим немного, не может же он вывалиться вместе с ней в объятия Буцефала.
Надо ждать, говорил Карл. Терпеть и ждать. Затаиться. Никак не проявлять себя. Нам надо просто выжить, чтобы сохранить наработанный генофонд. Это будущее человечества, нельзя рисковать им, нельзя растрачивать его, как уже было. Ты знаешь, ты читал в книгах: процессы ведьм, инквизиция и костры – сотни тысяч костров, черное от дыма небо Европы, около девяти миллионов погибших – как в первую мировую войну от голода, фосгена и пулеметов. Оказывается, религия – это не только социальный фактор, это еще и регуляция филогенеза. Это адаптация. Общий механизм сохранения вида. Мы ломали голову, почему человек больше не эволюцинирует, мы объясняли это возникновением социума: дескать, биологический прогресс завершен, теперь развивается общество. Глупости – человечество сохраняет себя как вид, жестко элиминируя любые отклонения. В истории известны случаи, когда народы в силу особых причин проскакивали рабовладельческий строй или от феодальных отношений – рывком – переходили прямо к социалистическим, но не было ни одного государства, ни одной нации, ни одного племени без религии. Природа долго и тщательно шлифовала этот механизм – тьму веков, от каменных идолов палеолита до экуменизма, вселенских соборов и непогрешимости говорящего с амвона. Конечно, вслепую – природа вообще слепа, эволюция не имеет цели, нельзя искать в ней смысл, ко все-таки механизм создан. Более того, он вошел в структуру общества.
Наверху было тихо. Кикимора успокоилась. Герд приоткрыл тугую стеклянную дверь и выскользнул наружу. Прозрачная луна тонула в небесной черноте. Двор походил на озеро – стылый и светлый. Как базальтовая плита, лежала в нем квадратная тень здания. Вроде никого. Он сделал три неверных, спотыкающихся шага. Скрипел твердый песок. Рвалось дыхание. Казалось, следят изо всех окон.
– Гуляешь? Время самое подходящее, чтобы гулять,- сказал Буцефал.
Откуда он взялся? Только что не было и вдруг – стоит у калитки, привалившись к стене, ноздри на конце вытянутой морды раздуты, и уши – прядают в густой гриве.
– Говорю: чего вылез?
– Ухожу,- тихо ответил Герд.
Буцефал поднял зажатый в руке плоский камень, откусил – смачно, с хрустом, как яблоко. Начал жевать. Камень пищал под крупными зубами.
– Ну и правильно,- сказал он.- И давно пора. Я так и доложу – ушел он. .. На кой ты нам сдался,
Рыбий Потрох? .. Тоже – человек.- Оглядел Герда с ног до головы продолговатыми, неприязненными глазами – Мы тут все конченые, нам другого пути нет, а ты виляешь – то к нам, то к ним. Лучше, конечно, уходи, ребята на тебя злые, могут выйти неприятности .. ин сморщился, словно раскусив горечь, сплюнул каменную крошку. Она шрапнелью хлестнула по стене.- тьфу, гадость попала … А это еще кто с тобой?
Герд не стал оборачиваться. Он знал – кто. Сжал кулаки. Все-таки прокралась, обезьяна, мало ей было . . .
– Я так понимаю, что это Кикимора,- сказал Буцефал, нюхая чернильную тень.-Ну как хочешь, а Кикимору я не выпущу. Пропадет девчонка. Жалко ее. Тебя, извини, мне не жалко – хоть ты удавись, а Кикиморе среди людей ни к чему, да и не сможет она.
Я все равно убегу ,-тоненько сказала Кикимора, невидимая в темноте.
Буцефал испустил ржание – тягучее, лошадиное.- От кого ты убежишь? От меня убежишь?-Распахнул калитку.- Давай, Рыбий Потрох, собрался уходить и уходи – не стой. Но только, знаешь, ты обратно не возвращайся, не надо, тебе здесь будет очень нехорошо, если вернешься … .
Герд проскочил в калитку. Перевел дух. Обошлось. А могло и не обойтись. Буцефал шутить не любит. Дорогу вниз словно облили льдом, так она блестела. Через Маунт-Бейл он, конечно, не пойдет. Он знает, что его ждет в городе. Директор позвонит. Или даже Карл позвонит туда. И его встретят – нет уж … А вот на половине спуска есть тропочка в обход долины, узенькая такая тропочка, незаметная, одни козы по ней и ходят . . .
Сзади возились, задушенный голос Кикиморы прошипел: Пусти, мерин толстый . . .- Можно было идти спокойно, от Буцефала действительно еще никто не убегал Вокруг спокойным морем лежала ночь, и на дне ее ясно видимая, извиваясь, как ленивый удав, ползла вверх, к санаторию, колонна из мерцающих огненных точек. Он сначала не понял, но вдруг догадался – это свечи, которые держат в руках.