Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1

Ильина Наталия Николаевна

А это явилось грубой модернизацией содержания источника, поскольку шведского народа в IX в. не существовало. На территории нынешней Швеции в то время располагались два конунгства, свеев и гётов. Поэтому на Скандинавском полуострове gens Sueonum можно было бы связать только со свеями, но на этом пути возникало препятствие в Повести временных лет (далее ПВЛ), утверждающей, что в Балтийском регионе свеи представляют собою особый народ, не идентичный варягам и руси. Из этого мог последовать вывод, что свеоны Вертинских анналов и свеи из Свеярике - два разных народа, хотя и со сходными именами. Феномен в науке известный: этнонимы кочуют, как и люди, которые, переселяясь, берут с собой имена своих предков и называют ими новые земли и, по существу, новые народы. В качестве примера можно напомнить аргументы В.Я. Петрухина и Д.С.Раевского, критиковавших А. В. Назаренко за ассоциацию руси с народом ruzzi Баварского географа

конца IX в. и отмечавших, что он не учитывает возможность такого положения вещей, «когда схожие этниконы обозначают разные этносы»[38].

Сообщение Вертинских анналов явилось тем решающим аргументом для Г. 3. Байера, который позволил ему огульно отрицать свидетельства всех источников, протииворечивших его концепции «народ Rhos - от поколения шведы». В угоду этому «открытию» были ошельмованы, например, составители немецких генеалогий, отстаивавшие происхождение Рюрика из Вагрии. Бертинские анналы стали главным открытием Г. 3. Байера, его звездным часом, поэтому он объявил войну любому Рюрику, который не был «от поколения шведом». И позиция Г. 3. Байера получила поддержку со стороны авторитетов эпохи Просвещения, в русле идей которых отрицалось существование институтов наследственной власти архаической эпохи, и рудбекианизм со всеми его «причудами фантазии» занял прочное место в русской исторической мысли.

Из представленного материала вытекает ряд предварительных выводов, проясняющих истоки норманизма.

1. Рассмотрение мифотворчества шведских литераторов и политических деятелей XVI-XVII вв. обнаруживает несомненную связь между их фантастическими реконструкциями великого прошлого предков шведского народа и современным норманизмом.

2. Основой современного норманизма по существу остаются мифы о гипербореях, приспособленные учениками и последователями Ю.Буре к истории Швеции. И если сама шведская «гипербориада» осталась феноменом шведской культуры XVI-XVII веков, то методы ее творцов продолжают применяться норманистами.

Какими доказательствами оперировали шведские писатели XVI-XVII вв.? В первую очередь, личными именами, этнонимами и географическими названиями, этимология которых путем произвольных умозаключений выводилась из шведского языка. Какими аргументами оперируют современные норманисты? Также утверждениями о скандинавской этимологии этнонима Русь и древнерусских княжеских имен. Чем же их аргументация отличается от аргументации П. Петрея, Г. Штэрнъельма, О. Рудбека? Из приведенных примеров видно, что по существу ничем: тот же «этимологический» метод, хотя и в наукообразной форме, с учетом достижений исторического языкознания.

Между тем утверждение Г. Штэрнъельма о том, что имя гиперборейского мудреца Абариса - результат искажения шведского имени Эварта или Ивэрта, равно как и «этимологические» опыты О. Рудбека по поводу древнешведского происхождения имени Борея, давно никем не принимаются всерьез. Почему же по существу идентичные им утверждения норманистов о том, что княжеское имя Рюрик - это древнескандинавское Hrorekr, в силу чего постулируется скандинавское происхождение также и самого носителя этого имени, по-прежнему находят себе место в академической науке? Такая система «доказательств» - тоже детище историософских утопий XVI-XVII вв., а утопии могут порождать только утопии. Рассуждения норманистов о происхождении имени Русь от древних шведских названий Рослагена при посредстве финского Руотси по существу эквивалентны умозаключениям Рудбека о происхождении греческой Гипербореи от древнешведского Yfwerbomes "O"o, Острова высокородных. И это не повод для насмешек: если вспомнить, сколько времени и сил образованных и трудолюбивых людей израсходовано на обоснование такой этимологии Руси, то эта эпопея приобретает трагический колорит. Особенно, если оказывается, что эта беззаветная приверженность к Рослагену - области, принадлежавшей свеям, происходит, в сущности, оттого, что Ю. Буре когда-то воскликнул: «А гипербореи - это свеи!» и породил мысль об основоположничестве свеев. И сие возымело большую власть над умами, нежели данные ПВЛ о том, что свеи - другой народ относительно варягов-руси.

3. Свидетельством утопической природы норманизма служит неспособность его сторонников выйти за пределы методологии XVI-XVII вв. Утопия не обладает способностью саморазвития, обеспечивающего движение от старого к новому, а лишь воспроизводит саму себя. Примеры с антропонимами и топонимами - одно из подтверждений справедливости такого заключения. Но такую же сохранность в современной науке обнаруживают и другие «открытия» рудбекианизма. Например, идея исходно скандинавского происхождения древнегреческих культов, в частности, культа Аполлона, обрела новую жизнь в попытках норманистов отождествить культы

Перуна и Волоса с культами Тора и Одина (или, по крайней мере, доказать наличие последних на Руси). Стремление рудбекианцев увидеть в древнегреческих источниках от Геродота до Диодора Сицилийского пересказ древнешведской устной традиции получило продолжение в попытках вывести происхождение ПВЛ из древнешведского дружинного эпоса или исландских саг.

4. Рудбекианизм едва ли получил бы общеевропейскую популярность, если бы не попал в струю такого влиятельного течения общественной мысли, как готицизм, и не был подкреплен авторитетами английского готицизма и французского Просвещения. Работы О. Рудбека и его предшественников ждало такое же забвение, какое выпало на долю сочинения И. Горопиуса, связавшего мифы о гипербореях с кимврами и не задевшего таким образом интересы ни одного из преобладавших в Западной Европе XVI-XVII вв. направлений общественной мысли.

Первым из них был спор о славянском и германском начале, чьи предки древнее и славнее, начавшийся в XVI в. в немецко- и славяноязычной среде Западной Европы, в условиях становления национальных государств. Вторым явился готицизм, зародившийся под влиянием антинемецкой пропаганды в Италии XVI в., как реакция на выступления вождей Реформации против Римско-католической церкви. Под обстрел этой пропаганды попала и роль готов в истории, которая стала представляться в сугубо негативных тонах, как олицетворение всего грубого, варварского, разрушившего Рим - цитадель классической культуры[39]. Развивался такой взгляд постепенно, на основе ренессансных поисков античных истоков европейской культуры. Уже Петрарка (1304-1374) расценивал последовавший за античностью готский период европейской истории как период беспросветного варварства[40]. Именно в этой насыщенной идеологическими испарениями среде и расплодились историко- пропагандистские сочинения ответного характера, прославлявшие готов и их деяния, отождествлявшие готов с германцами и обнаруживавшие готские корни едва ли не во всех европейских культурах. Первоначально защитный характер этого историко-литературного направления воодушевлял его представителей пафосом несправедливо гонимых страдальцев. Апофеозом готицизма и рудбекиианства в первой половине XVIII в. стали работы таких видных мыслителей как Монтескье и Вольтер.

Все это следует иметь в виду, чтобы осознать, что во взглядах Г. 3. Байера, Г. Ф. Миллера и А. Л. Шлёцера не было ничего самостоятельного. Они привезли в Россию модные новинки идейной жизни Западной Европы. Г. 3. Байеру русская наука «обязана» рудбекианизмом. Г.Ф. Миллер и А. Л. Шлёцер выступили эпигонами теории Общественного договора, объединившей идейно-политические и историософские взгляды философов-просветителей, согласно которым государственности с наследственной властью предшествовал период свободы и народоправства с выборными правителями. Достаточно напомнить, что работа Ш. Л. Монтескье «О духе законов» была опубликована в 1748 г., т. е. за год до диссертации Г. Ф. Миллера «О происхождении имени и народа российского» (1749), в которой утверждалось, что до призвания варягов «правление было демократическое» и «новгородцы были без владетелей». Под влиянием этих идей Рюрик потерял права наследного князя и превратился в безродного наемника. Во второй половине XVIII века Ф. М. Вольтер, ставший наиболее влиятельным представителем французского Просвещения, выдвинул новый лозунг. В своих исторических работах, особенно в многотомном труде «Опыт о нравах и духе народов» (1756-1769), он выступил с резкой критикой официальной исторической науки и обосновал так называемый метод исторической критики, опираясь на который в массе собранных фактов следовало отделять достоверное от вымысла и тем самым очищать историю от всего «чудесного и фантастического». И пожалуйста, уже в 1762-1769 гг. А. Л. Шлёцер с энтузиазмом неофита приступает к «очищению» Нестора с целью предоставить пример, «каким образом можно и должно исправить самого Нестора с помощью прочих исторических знаний... Очистить еще мало обработанную историю от басней, ошибок и вздорных мнений»[41].

5. Влияние собственно готицизма также прослеживается во взглядах норманистов. Из готицизма, в частности, перекочевала идея о возможном приоритете экзогенного фактора в становлении государственности, при условии, разумеется, что в роли экзогенного фактора выступает готско-германское начало. Эта идея выросла из идеализации прошлого готов, якобы создавших государственность во Франции и Англии в результате своих завоеваний и соответственно давших свои имена вновь образованным государствам. Аналогичная же аргументация при доказательстве скандинавского происхождения имени Руси прослеживается и у Г. Ф. Миллера, ссылавшегося на то, что «подобным почти образом... галлы франками и британцы агличанами именованы»[42]. Применяется она и сегодня.