Изгой

Шатров Дмитрий

Я еле сдержался, чтобы не разбить нос Вронскому прямо здесь. Просто для того, чтобы выплеснуть раздражение, но благоразумие взяло верх. Не стоило портить первое впечатление о себе в глазах местных аристо. По крайней мере, княгине и Меньшикову, я точно понравился, а это в будущем пойдёт только в плюс. Да и Баратынский, похоже, проявил ко мне интерес, правда, пока не до конца ясно какого свойства…

Я бы ещё долго раздумывал, но Вронский бросил мне бумажку, брезгливо, как прокажённому, и прошептал одними губами:

— Через три года.

— Уж будь уверен, — пообещал я, поймал

документ и спрятал его во внутренний карман сюртука.

Не ну не чёрт?

* * *

— Вы закончили?

По лицу Меньшикова было понятно, что он имел в виду не только судебную процедуру.

— Да, Ваша Светлость, — покраснел от смущения Вронский.

— Ну раз граф так считает… — усмехнулся я и заметил в глазах княгини весёлые огоньки.

— Тогда на этом и порешим, — проговорил Меньшиков и кивнул мне. — До встречи через три года, но надеюсь увидеть вас раньше…

— Позвольте последний вопрос, — я поднял руку, словно прилежный школьник.

— Ну разве только последний, — в голосе светлейшего князя прорезались недовольные нотки.

— Кто будет следить за исполнением наказания?

— Следить? — нахмурился Меньшиков. — Ваша дворянская честь. Разве этого мало?

«Эх, как завернул. Дворянская честь. Чисто технически меня лишили дворянского звания, а значит, мне доступны все хитровыделанные ходы, какие только смогу придумать. Но с другой стороны… Я же собираюсь вернуться в высшее общество? Поэтому нельзя дать даже повода докопаться…».

— Вас что-то смущает, молодой человек? — перебил ход моих мыслей Светлейший.

— Ни в коем случае, — улыбнулся я самой располагающей из улыбок.

— Ну и слава всевышнему, — сказал Меньшиков и его лоб расправился. — Попрощайтесь с родителем и можете быть свободны.

* * *

Едва я вышел за дверь зала суда, на меня напал Мишенька.

«Выйти из Рода, это надо до такого додуматься! — гундел он. — И, главное, папеньке не дали слова сказать. А у него наверняка был план. Он бы меня спас, укрыл от наказания».

— А ты не подумал, что спасать надо было не тебя, а семью?

«В каком смысле?»

— В смысле, что раздербанили бы всё, чем владели Смолокуровы из-за тебя дурака. И пустили бы семью по миру.

«У нас достаточно средств».

— Ой ли. Надолго ли тех средств хватит, когда начнут кусать со всех сторон? Да и жить вы поди привыкли на широкую ногу.

«И как теперь будем?», — испуганно спросил Мишенька

— Хрен знает. Как-нибудь будем, — не слишком уверенно протянул я.

Но если честно, пока и сам толком не знал.

Глава 10

Я был похож на отчисленного гимназиста.

Костюм потерял былой лоск, туфли подёрнулись пылью, прореха на сюртуке зияла раной на сердце. Мишенька непрестанно ныл. Я старался его не слушать, топтал тротуар Большой Благовещенской — название прочитал на стене одного из домов — и впитывал всеми порами тела ощущения от нового мира.

В прошлой жизни в Смоленске не удалось побывать, поэтому сравнить особенно не с чем. Пока же складывалось впечатление, что попал в аниме с сильным закосом

в стимпанк. Так же шумно, многолюдно и вычурно.

— Здесь что, никто не работает? — спросил я у Мишеньки.

«Откуда мне знать? — раздражённо откликнулся тот. — Я аристократ, мне занятия плебса неинтересны».

— Дятел ты мартовский, а не аристократ, — буркнул я и принялся рассматривать людей повнимательнее.

В наряде публики преобладали кожаные жилетки с застёжками, мешковатые штаны-галифе, (в случае женского пола — пышные юбки с оборками, зачастую в крупную клетку) и всевозможные головные уборы: от котелков и цилиндров до лётных шлемов и шоферских кепок. Многие щеголяли латунными гоглами. Иногда даже девушки. Но последние больше предпочитали солнечные очки: круглые, как у кота Базилио, или квадратные с боковыми шорами — мотоциклетные. Дамы постарше носили с собой зонты с изогнутой бамбуковой ручкой, возрастные мужчины опирались на трости. Встречались и солидные люди в строгих тройках-костюмах, но это скорее исключение, чем правило.

На меня косились и старались обойти стороной — в своём, хоть испорченном, но дорогущем мундире я здесь выглядел белой вороной.

«Вот видите, результат ваших действий, — нудил Мишенька у меня в голове. — Опустились дальше некуда. Самое дно. Кругом одни мещане, мастеровые да лавочники».

— Нет, дурень, мы ещё даже не начали опускаться, — пробормотал я. — Настоящего дна ты не видел.

Дурень испуганно притих и подарил мне пять минут тишины.

Боюсь ошибиться, но, судя по всему, местное общество было строго-сословным. И слои, похоже, не перемешивались. По крайней мере, аристо с прочими — точно. Я не увидел в толпе ни одного даже отдалённо похожего на меня или, скажем, на графа Вронского. Хотя, чему удивляться, и он, и я/Мишенька — выходцы из высшей аристократии. Таким здесь по определению делать нечего.

Освобождая дорогу парочке перезрелых кумушек, я оступился, шагнул на проезжую часть и чуть не оглох от рёва клаксона. Мимо пролетел таксомотор, чёрный, с шашечками, по типу английского кэба. Протарахтела мотоциклетка. Прогромыхала паровая полуторка, обдав меня угольным выхлопом. Я успел прочитать на борту: «ТД Сердобиных. Доставка».

«Что ж, символично. Вассалы рода высказали своё „фи“ в адрес изгоя», — подумал я с невесёлой усмешкой и утёрся. Ладонь стала чёрной.

На остановку подкатил красный трамвайчик, лязгнул сцепкой, звякнул в звоночек и меня закрутило в пассажирском потоке. Входящие и выходящие попёрли друг на друга стенкой на стенку, я оказался посередине.

Дородная тётка ткнула в бок локтем и забила дыхание потным смрадом с оттенками лавандового парфюма. Мастеровой отоптал сапожищем пальцы на правой ноге и зацепил штанину ножовкой, торчащей из инструментального ящика. Благообразный дядечка с пенсне на носу — как раз из тех, что в строгих костюмах — грубо отпихнул меня в сторону и процедил что-то ругательное через губу.

Трамвайчик звякнул, уехал, громыхая колёсными парами по рельсовым стыкам. Людской водоворот рассосался, оставив меня на обочине. С отпечатком грязной подошвы на обуви, порванной брючиной и ощущением, что обочина эта — обочина жизни.