Излом
Шрифт:
«Не все починить в его силах», – подумал я.
Клиенты расплачивались спиртом, так что в это время Чебышев процветал. То, что сразу не сумел выпить, сливал в бутылку и прятал в сейф.
Попутно, конечно, он занимался и мной.
Я не поленился, сходил к распреду и, с грехом пополам, кое-что у него имелось в заначке, наскрёб деталей на прибор. С помощью технологии, чертежей и мудрых советов наставника потихоньку стал его собирать. Всю жизнь считал себя гуманитарием, не способным к технике, но, к моему удивлению и даже к удивлению сэнсэя, дело продвигалось неплохо.
За
Словно сыщик, вела она дознание по делу о пропавшем мешке, которым накрыл погибших от руки злодея котов, и вышла на меня.
Но я уже был не фраерок ушастый и, ловко запудрив ей мозги, пустил по ложному следу. Презумпция невиновности восторжествовала, доказать она ничего не сумела.
11
Я давно заметил, что ноябрь самый несчастливый месяц. Все беды сыпались именно в это время уже несколько лет. Отец мой ушёл из жизни в ноябре, и, склоняя голову перед судьбой, – знал, меня не станет тоже в ноябре, только пока неизвестно в каком.
На четвёртый день после праздников всё цеховое начальство, вернувшееся из отгулов, перед обедом появилось на нашем участке. Чебышев спешно убрал разложенные на куске белого батиста часы и детальки от них в стол и, кося взглядом на пришедших, стал объяснять мне какую-то туфту, тыча пальцем в чертеж.
Начальство, улыбаясь, с чувством внутреннего удовлетворения глядело на него. Бурый после праздников Родионов довольно шевелил раздвоенным носом. Куцев стоял около стола в своей излюбленной позе – рука за отворотом халата. Кац, разя перегаром, тяжко отдувался. От неизвестности мой гуру покрылся испариной. Наверное, прорабатывал версию, где мог залететь, а может, кто заложил?
— Алексей Григорьевич, – икнув, окликнул его начальник цеха.
Чебышев вздрогнул и стал дышать в сторону.
Кац протянул руку, которая была толще Чебышева. Тот встал и, всё ещё недоумевая, чего им здесь надо, пожал её.
— Поздравляем тебя…
Учитель удивлённо облизал губы. Он так разволновался, что зачем-то вставил в глаз лупу, потом одумался и тоже убрал её в стол.
– … за ударную работу и наставничество над молодыми рабочими, – посмотрел на меня, – ты награждён орденом.
Цеховое начальство шумно стало поздравлять. Ожидавший чего-то плохого, Чебышев шлёпнулся тощим задом на стул.
— Зайди после обеда в профком, да не сегодня – завтра… получишь билеты на поезд – в субботу в Москву едешь. Вас пятеро будет. Заодно и познакомишься.
Начальство ушло, оставив хлопающего глазами Чебышева – всё не мог прийти в себя. Я тоже пожал ему руку.
На следущий день, в пятницу, выпал первый снег. Падал, видно, всю ночь.
«Вот чёрт! – пошёл я за лопатой. – Теперь не только кочегаром, но и дворником придётся подрабатывать».
Раньше мне очень нравилась зима, сейчас от неё уставал.
«Зато доски грязью обдавать не будут», – в темпе работая лопатой, нашёл положительный штрих.
В связи с первым снегом трамваи не ходили. Так повторялось из года в год. Пришлось ловить такси.
На Дениса нашла кутячья радость –
«Ах, как красиво! Деревья в снегу! Ах… ах… ах…»
— Деревья-то в снегу, зато от печки теперь не отойдёшь! – рационально заметил я.
«Что за логика у этих женщин? На мой взгляд, фикус в ресторане смотрится намного приятнее, чем цветок в поле».
В проходной, со стороны завода, около небольшого стенда, прикреплённого к стене, собрался народ.
«Что там?» – стал протискиваться сквозь толпу.
На стенде, перечёркнутом с угла чёрно–красной лентой, под большой мужской фотографией чёрной тушью были выведены даты и сообщалось откуда и когда состоится вынос тела.
— Что на мужиков нашло? – охали женщины. – До пенсии доживать не стали.
— Доживёшь с вами! – пошёл я в цех.
Родионов, Плотарев и мой учитель, сгрудившись за столом мастера, обсуждали случившееся. Через полчаса расстроенный Чебышев молча сел на свое место и сосредоточенно стал возиться с часами. Я приступил к прибору.
— Да–а, – иногда вздыхал учитель и тряс головой.
— Знал его? – рассматривая прикрученный конденсатор, спросил у Лёши.
— Бураханова-то? Великий токарь был! – со значением произнёс он. – Таких поискать надо… Самородок!.. Без образования, а вносил такие рацухи, что по всей области внедрялись. Да что там области, пол–России его резцами работает, – опять тоскливо затряс головой. – Вот кому орден следовало давать.
— А у него не было?
— На государственную выдвигали, да больно с начальством заносчив, и закладывал, – щёлкнул себя по кадыку Леша.
— А ты его откуда знал, ведь не токарь?
— Здравствуй?! Мы с ним в молодости за заводскую команду в футбол играли, – отодвинул батист с часами и положил чуть подрагивающие руки на стол. – Стойкий защитник был, получше некоторых, которые сейчас в высшей лиге. Предлагали ему в команду мастеров, что ты, отказался, – стал вспоминать Алексей Григорьевич. – Считал, что у станка больше пользы принесёт, чем бегая по полю. Классный футболист бы получился, – расчувствовался учитель. – Раньше, где бы не играли, ползавода за нами ездило. В любой район города. Если проиграем, хоть на работу не приходи, такого наговорят – только держись. Рабочий класс-то, он прямодушный, и не платили нам за это, и не освобождали. Перед игрой отпустят на час пораньше размяться – и всё. А желания играть и азарта побольше было, чем у теперешних. Эти только за деньгами на завод бегают, а выиграли или проиграли, им и заботы нет.
Говорю Генке – вратарю нынешнему: «Что так играли? Объелись, что ли?». Он: «Иди, дядь Лёш, сам попробуй!».
Да пробовал, – неожиданно разозлился учитель. – Летом в футбол, зимой в хоккей. И ничего! Только ноги вот, – задрал он штанину – кроме белых лямочек кальсон, я ничего не увидел – переломаны все. Да–а-а, – опять затряс он головой, вспомнив Бураханова, – и палат каменных не нажил. Как говорится, умер с чистой совестью на голых досках. Если бы не эти рацухи, ещё бы пожил. Пока что-то внедришь, год жизни потеряешь.