Излом
Шрифт:
Завтра – в Москву? – перевёл разговор в другое русло. – Даже ехать расхотелось.
Чего сидишь? Работай давай! – сорвал на мне нервы.
За выходные снег растаял, что освободило меня от обязанностей дворника.
В понедельник цех почти заполнился – середина месяца. Появился и Пашка.
— Ну, Главный! Во даёт! – орал на весь участок. – Не иначе, «Ленина» получит. В Москву так просто не вызовут, – не мог он успокоиться.
Участок гадал на все лады и без конца пережёвывал это
Контролеры сомневались: достоин ли? Ведь выпивает человек.
— Потому и орден заработал! – горой вставал на защиту «главного» Пашка.
— Вы разве слышали или читали где, чтобы ангела или архангела в Кремле хоть пустяковой медалькой наградили? Пусть даже за выслугу годов? Нет?.. То-то.
Выглянувшее солнце слепило и мешало работать. На нашем этаже полотняные шторы не разрешались – гироскопия. Окна закрывались узкими полосками мутного полиэтилена, прикреплённого к металлическому каркасу. В пасмурный день жалюзи с помощью рычажка открывались, сейчас же контролёры закрыли их. Сквозь неплотно подогнанный полиэтилен пробивались узкие пучки света, расчертив в полоску наши костюмы.
«Словно арестанты!» – в душе рассмеялся я. Чем-то надо поднимать настроение.
Весь понедельник возился с прибором. Вечером выяснилось, что не хватает одной финтифлюшки, чтобы собрать его окончательно.
— Со дня на день будет, – обнадежила распред, – а сейчас нет.
— Вот так всегда! – словно цеховой ветеран, возмутился я. – На десять минут работы – неделю прождёшь, – тащился общаться с массами в курилку. На следующий день деталюшку, разумеется, не принесли, поэтому я опять дышал смогом, пил газированную воду и узнавал много интересных и полезных вещей.
Так, оказывается, колибри – самая маленькая птичка.
Снежный человек существует – Гондурас даже видел его, а Пашка и вовсе разговаривал.
«Каца, что ли, подразумевают?»
Лошадиный помёт, ежели приложить его к нужному месту, прекрасно стимулирует.
Митрофаниха в молодости давала Чебышеву, и прочее, и прочее в том же плане.
С обеда Михалыч меня отпустил как безработного.
«Эх и посплю!» – размечтался я.
Мечты… мечты… Только улёгся, плотно перед этим пообедав, раздался стук в дверь.
— Можно? – заглянул какой-то замухрястый мужичонка в затрапезном пальто. Днём дверей мы не запирали – туристы не любят наши места.
— Двинянины здесь живут?
— Здесь. А чё надо? – неласково посмотрел на него.
«За какую-нибудь страховку потребует заплатить, собака, – смекал я. – За свет вроде заплатили. Плёнку из счетчика вытащил, так что всё, в принципе, нормально».
— Комиссия! – значительно сообщил субъект, бесцеремонно проходя в дом и снимая пальто.
Пиджак был такой же замызганный, как и мужичонка.
«Видно, на машину копит», – догадался я.
На кухне он первым делом уставился
«Смотри, смотри, голубчик, сколько влезет».
Счётчик у меня находился невысоко. Рядом, на кухонном пенале, установленные в ряд в гнезда алюминиевого каркаса сушилки, стояли тарелки.
Как-то после моего неловкого движения – не помню, ставил или вынимал посудину – грохнул ею по стеклу счётчика, которое тут же вдребезги разлетелось. Не долго думая, из тонкого прозрачного плексиглаза вырезал такого же размера пластинку и наклеил её с внешней стороны, закрыв вертящийся кружок, и закрасил края чёрной краской. Получился как новый. Но творческая мысль пошла дальше. Смекнул, что короткий язычок фотографической плёнки можно аккуратно просунуть между пластинкой и счётчиком, застопорив гнусный намотчик денег.
Сказано – сделано. Должен же я компенсировать неимение газа? Теперь два обогревателя грели не только воздух комнаты, но и мою рационализаторскую душу.
Жена сначала сопротивлялась нововведению, но я всё же сумел внушить, что экономика должна быть экономной. Вместо двадцати рублей, которые нажигают зимой электрообогреватели, намного выгоднее платить два рубля. Сейчас бесценный кусок фотоплёнки лежал у меня на груди в кармане рубашки. Захотелось сплясать танец победителя за спиной этого олуха.
— А там у вас что? – кивнул на маленькую комнатку, где у одной стены стояла Денискина кровать, у другой – скрипучий диван, на который меня отправляли в ссылку. Ещё, правда, помещался небольшой письменный стол и оставалось немного места для стула.
— Так что там у вас? – повторил мужчина, обернувшись ко мне.
— Спальная. Сын спит. А кто вы, собственно, такой? – не понял я.
— Комиссия! – опять со значением ответил он. – В райисполком ходили?
— Да, – подтвердил факт.
— Вот по вашему заявлению коммунальный отдел меня и откомандировал, – гордый собой, побрёл в другую комнату.
— Метров восемнадцать тут есть, – зашевелил он губами, что-то подсчитывая.
— Есть, – не стал отказываться.
— Вполне приличное жильё, – был сделан вывод.
— Да?! Особенно, когда здесь не живёшь.
— Многие хуже живут, – утешил он.
— А во дворе, посмотрите, – вода из-под почвы пробивает, из-за этого стены лопаются, дом осадку даёт, – заученно отбарабанил я.
— Не волнуйтесь, акт составим, всё как есть опишем, – пообещал он на прощанье.
«Чтоб ты в ручей свалился! – мысленно пожелал ему. – Надо было что-нибудь дать. Пинка, например!» – подумал я.
Сон, разумеется, как рукой сняло.
12
Через несколько дней на работе появился Чебышев.
— Орденоносец ты наш ненаглядный, – растягивая слова, шутя, обнимал его Пашка. – Гордость ты наша, заводская.
Довольный Чебышев не очень активно отбивался.