Излом
Шрифт:
Татьяна посмотрела – хуже некуда.
— К дояркам захотелось? Жена надоела? – эти две темы преобладали весь вечер.
— Глупая, какие доярки? Отдохнёшь от меня. И с деньгами как раз уладимся. Питаться-то там буду. Дров вам хватит.
Большую часть ночи тоже не спали, но здесь я не только уговаривал её.
Утром жена дала согласие на отъезд.
— Действительно, отдохну немного, – попрощалась со мной.
Дениска горько плакал.
— Маленький, не успеешь глазом моргнуть, как буду дома, – утешал сына.
13
К
Пашка с двойняшками уже ждали меня. Смотрелись они тоже не очень.
Повезли нас на заводском уазике.
Заев заныкал от жены целых пятьдесят рублей, двойняшки имели по пятёрке, но зато купили сумку сигарет.
Деньги тут же сдали в общий котел и, далеко не отъезжая, Пашка приобрёл на винном складе четыре бутылки водки, с переплатой конечно, а на остальные – курева.
С утра снова выпал снег, поэтому ехали медленно. Добрались только после обеда, успев выхлебать три поллитры. Двойняшкам налили но соточке – молодые ещё.
Прежде чем идти к председателю колхоза «Красный 6оец», сели отдышаться и покурить под огромным обшарпанным плакатом «Задание пятилетки выполним», в центре которого мордастый колхозник с облупленными руками, широко расставив в стороны руки и довольно улыбаясь, призывал свиноматок увеличить поголовье поросят в сравнении с предыдущим периодом. Покурив, прошли в правление, выставив вперёд более трезвых двойняшек.
— Хороши–и… – поздоровался с нами молодой мужчина в белом свитере – он и оказался председателем.
Кроме него в кабинете находился невысокий пожилой дядька с сизым носом. В отличие от председателя, сизоносому мы понравилиеь сразу – смотрел на нас, как на родных. Сморщив худое, в складках морщин лицо, он улыбался, показывая редкие, палец просунуть можно, зубы.
— Давно вас ждём, – продолжал председатель. – Сейчас идите размещайтесь. Антон Егорович проводит, – кивнул в сторону мужичка.
Тот с готовностью поднялся со стула.
Кода мы вышли из правления, опять валил снег.
Напротив проходила улица аккуратненьких домиков с обязательными палисадничками перед окнами, огороженными штакетником. Неподалеку от правления стоял огромный деревянный туалет без опознавательных знаков и длинный кирпичный барак.
— Давайте познакомимся, – предложил редкозубый сопровождающий.
При разговоре его островерхие, плотно пригнанные к голове уши смешно шевелились.
— Я Лисёнок Антон Егорович.
Он скромно потоптался на месте. Двойняшки прыснули, мы с Заевым сохраняли серьёзность.
— Фамилия такая, – как простоквашенский почтальон Печкин, произнес со вздохом мужичок и повел нас вокруг барака, где в центре
— Это гараж, – указал Антон Егорович, – техника стоит, – пояснил он для тугодумов.
Справа, в полукилометре от гаража, подпирали низкое небо три башенки.
«Колхозный ток», – сообразил я.
— А вот и общага, – он весело потыкал рукой узкую дверь в торце здания и, встав на цыпочки, достал за косяком ключ.
В небольшом помещении было всего одно окно. Сразу под ним, у стены, отделявшей общежитие от столовой, в ряд стояли семь металлических панцирных коек, накрытых синими армейскими одеялами с белой полосой по краям. В изголовьях лежали маленькие ватные подушки без наволочек. В проходе между койками приткнулись к стене тумбочки. С потолка на длинном проводе свисали две стоваттовые лампочки. Напротив кроватей, слева от входа, стоял круглый стол без скатерти и четыре табурета. Больше мебели не было, если не считать пары здоровенных валенок под столом и огромного железного прямоугольника обогревателя с толстенной спиралью, обвившей широкую асбестовую трубу.
— Ну и грязища, – выбирая кровать, заметил Пашка.
— Моя – вот, – не слушая его, показал Лисёнок на дальнюю от окна постель.
— Батарея плохо работает, уж мы подальше от окна спим, – зашевелил он ушами, – ежели бы не «козёл», совсем хана, – нежно пнул ногой обогреватель.
— Тогда у окна лягу я, – решил Пашка, бросая на кровать вещмешок.
Рядом расположились двойняшки. Следующая, в порядке живой очереди, оказалась моей.
Антон Егорович включил, поискрив вилкой у розетки, самодельный калорифер.
— А то пар изо рта валит, – уселся он на табурет.
— Ты, значит, тоже здесь живёшь? – поинтересовался у него.
— Пять лет уже. Как с бабой развёлся. А работаю сторожем в свинарнике.
— Круто! – произнёс Пашка, выставляя на стол последнюю бутылку.
— Ух ты! – восхитился Антон Егорович. – А то всё одеколон да одеколон. И тот Райка по одному флакону в день даёт, гнида, – достал из тумбочки грязный стакан.
Двойняшки брезгливо сморщились.
— Вода-то далеко? – закрутил головой Заев.
Антон Егорович нырнул под кровать и через минуту, чем-то там погремев, выволок пыльное ведро.
— Это мы мигом, это мы враз, – напевая, зарысачил на колонку.
— Ведро отмой как следует, – успел крикнуть вслед.
— Ужин у нас в шесть часов, – через некоторое время блаженно щурился Антон Егорович, покуривая сигарету. – Завтрак в девять, обед в час, одеколона не хотите? – расщедрился он.
Даже Пашка, который любил напевать: «Что нам греки, что нам турки, лучше выпьем динатурки!» – и тот отказался.