Излом
Шрифт:
— Вот дело налажу… и отдохну, – засыпая, отвечал ей.
В августе выдохся окончательно.
«Всё… амба!»
Хотел поразмышлять, что такое «амба», но не стал отвлекаться.
«Еду в командировку, – решил я, – в Баскунчак Астраханской области, за арбузами… На Америку пока денег нет!»
За себя оставил Пашку.
— Заев, не забудь волчий имидж на морду нацепить!.. Накорми собаку и ничего не трогай! – вспомнил наставления для иностранных космонавтов, летающих на нашей орбитальной станции «Мир».
—
— Так и умру барабанщиком левого фланга! – плакался Пашка.
Попрощавшись с женой и сыном, тронулся в путь. За рулем вишнёвой «девятки» сидел один из моих «быков», мы с Чебышевым развалились на заднем сиденье. Начальником экспедиции был он. За нами на крытых «КАМаЗах» следовали двойняшки.
Для расслабления организма и чтоб вспомнить молодость, мы с Чебышевым тут же раздавили пузырь водки и блаженно закурили, время от времени сплёвывая в окно. Потом уснули. Где-то под Волгоградом добавили ещё поллитру и постреляли из газовых пистолетов по собакам, проезжая какую-то деревушку. Словом, время в дороге провели занимательно и с пользой. Переночевали в волгоградской гостинице, утром похмелились и, покатавшись по улицам города–героя, направились дальше. Путь наш лежал через Ахтубинск. Мой водила когда-то жил и учился там, поэтому я его и взял.
— Скоро приедем, – он напряжённо вглядывался вдаль.
Вокруг расстилалась выжженная солнцем степь, неожиданно выплюнувшая из своих недр блеснувший в ярких лучах самолёт. Наглый суслик, наверное, местный крутой, встав на задние лапки, дразнил нас, надувая щеки и беспечно насвистывая. Чебышев бахнул в него из газового пистолета и скорее закрыл окошко.
— Пусть от насморка полечится, свистун, – оправдал свои действия.
Мои зубы выбивали дробь на избитой дороге, поэтому я промолчал, чтоб не прикусить язык.
— Вот он! – завопил шоферюга, словно увидел призрак.
Вдали, на ладони степи, в колеблющихся волнах горячего воздуха миражем поднимался силуэт города. Сгорая от нетерпения и желая ускорить время, парень надавил на газ, и мы с Алексеем Григорьевичем затряслись от вибрации на выбоинах асфальта. Мне даже показалось, что в Лёшиной голове что-то застучало.
«Наверное, извилина оторвалась», – вцепился пальцами в сиденье.
Мой зад отбивал чечётку. В окне замелькал пригород. Здесь дорога шла ровнее, и я стал разглядывать одноэтажные дома, которые пытались спрятаться от солнца за пыльными ветвями деревьев. На противоположной стороне чернели колеи железной дороги и белело обелисками кладбище. Крестов было мало. С алевших звёздами пирамид памятников взлетали вверх, к синему небу, макеты самолетов.
— Лучшие
Городишко оказался ничего себе, уютный, только портила его крепостная стена из железобетонных плит.
— От шпионов, наверное, загородились, – предположил боец, свободно развернувшись и заезжая со стороны маленького вокзальчика в проём ворот. – На вокзале написано «Владимировка», – сообщил он, – чтобы тех же шпионов окончательно задурить, – глаза у парня стали нежные–нежные и набухли слезами.
Этим-то он мне больше всего и понравился.
«Все-таки сентиментальная мы нация», – подумал я, разглядывая улицу из невысоких двухэтажных кирпичных домов, за которыми виднелись современные девятиэтажки.
— А вот Дом офицеров, – обогнув кольцо сквера, оканчивающегося памятником Ленину, указал на высокое здание в стиле дворянского особняка.
— Ничего бунгало, – порадовал сердце своего гида.
За Домом офицеров был разбит уютный парк, а напротив виднелось пятно стадиона.
— Эта дорога ведёт к мосту и реке, – притормозил, пропуская машину.
Дурашливые двойняшки надавили на клаксоны.
— Ну, волки тряпошные… разгуделись, – осудил их поведение.
Ему хотелось похвалиться городом своего детства и, понимая это, я не торопил его.
— А вот Дворец спорта… когда-то боксом тут занимался, – задохнулся от воспоминаний.
Я разглядывал не дворец, а постамент со взлетающим самолетом.
– … За ним кинотеатр, – махнул в пространство головой.
Об этом догадался и сам, прочтя крупные буквы «Октябрь».
Ехали медленно, любуясь домами, деревьями и красивыми женщинами, не спеша идущими по тротуару. Из встречных мужчин каждый второй носил лётную форму.
— Военный городок, – с гордостью произнёс парень и счастливо улыбнулся, сияя голубыми, как небо, глазами.
«И куда гонор делся, даже говорить нормально стал, – в душе порадовался за него, – без всяких там «ваще» и «короче». Может, это у них камуфляжная форма, чтобы скрыть в себе что-то хорошее?..»
— А сам чего в лётное не пошёл?
— Плошкош–ш-ш–топие наш–ш-ш-ли, – засмеялся он, налегая на «ш», но по нему заметно было, что раньше из-за этого сильно переживал. – Четвёртая школа! – вскинулся, чуть не пробив крышу машины.
Уставший Чебышев мирно дремал, навалившись на моё плечо.
— Директриса у нас классная была… огненно–рыжая… стро–о-о–гая–а-а, боялись её как огня… А когда школу закончили, на выпускном вечере поняли, какой она добрый человек и как нас любила… Плакала, расставаясь, конечно… привыкла за десять лет. Нелегко каждый год от сердца ребят отрывать… Сейчас на пенсии. Уважаю её за то, что из выпускников школы можно целую военно–воздушную дивизию сформировать…»