Измена. Игра на вылет
Шрифт:
– А Ларисе плевать! Она то приходит, то уходит, то вспоминает про девочку, то забывает, словно нет её. Я потому и выручать её не хочу сейчас. Мне надо, чтобы она поняла: игр больше не будет, послаблений тоже. И прощения в том числе. Больше ходить туда-сюда не позволю. Либо она возвращается и осознанно с дочкой живёт, либо пусть уматывает навсегда. Лара родила её, когда ей было семнадцать. Я не знаю даже, кто биологический отец Елизаветы. Я много раз помогал Ларе, вытаскивал из передряг, умолял, чтобы она вспоминала о малышке, но моя дочь продолжает жить праздной
Воронов меняется прямо на глазах. Замечаю, как он опускает лицо и больше не смотрит на меня. Даже плечи, кажется, опали. Но уверена, что он скоро снова их распрямит, чего бы ему это ни стоило.
– Да, открытие… – я говорю теперь тихо, потому как представляю всё то, что рассказывает мне Александр Николаевич. – Но… простите, вы что, хотите заставить её любить дочь? Так не бывает.
– Нет, заставить любить невозможно, но времени уделять совершенно точно можно больше! Не мужикам, а дочери!
– А что вы сказали девочке, пока Лары нет сейчас дома?
– Что и обычно: у мамы разъездная работа. Лариса часто пропадала и раньше, пришлось придумать небылицу. Моя дочь уходит не прощаясь, и ребёнок ищет причину этого ухода именно в себе, а не в своей непутёвой матери. Пора с этим закончить. Это последний шанс. Или на выход, или остаётся с дочерью и больше не бегает.
Мне даже сложно представить всё то, что говорит мне сейчас Александр Николаевич. У меня сразу же как девочка вошла, и он обнял её, сложилось впечатление, что она ему важна и он её очень сильно любит. Но что он борется с собственной дочерью за психику этого ребёнка и Ларисе девочка не нужна… Для меня это что-то за гранью.
Кстати, Белов никогда не рассказывал мне про эту девочку. Знал ли он о ней.
– А мой муж знает про девочку? – сразу же спрашиваю.
– Да. Он видел её у нас в доме, и Лара, как я понял, ему про неё рассказывала. Она требует, чтобы я разрешил им жить у нас с Беловым, но сколько можно издеваться над ребёнком?!
Воронов срывается в злости и бьёт кулаком по столу, но затем понимает, что переборщил.
– Простите… сорвался. Просто это… это моя боль. Моя дочь – моя боль! Я признаю, что она мой самый провальный проект в жизни, если можно так выразиться. Я чего только не придумывал, чтобы она была возле дочери, раз Лиза в ней так нуждается. Но всё сводилось к деньгам.
– И вы планируете её дальше спонсировать?
– Возможно. А что делать? Но только её при условии, и без Белова! Моё чёткое мнение, что они очень плохо влияют друг на друга. Лариса пару лет адекватная была, я нарадоваться не мог. Даже клинику ей купил, когда она закончила медицинскую академию и захотела работать. Ну, думаю, перебесилась! Сердце в радости заходилось! Но Белов появился, они спутались, и всё, она снова вразнос пошла. Про дочь забыла, что ребёнок плачет, наплевала. И ей даже не важно главное: Лиза подрастает и скоро поймёт, что кроме денег и сменяющихся дядей, которых она приводит в дом – маме ничего больше не нужно. Я не могу допустить этого.
– А что такого страшного, если в жизни Лары появился мужчина? Но нормальный, естественно.
– Нет, конечно, нет. Просто у нас уже жил три года назад такой как Белов. Я разрешил ему переехать к нам, думал, как-то повлияет это благотворно на Ларису. Мол, семья появилась и так далее. Но не тут-то было. Мои охранники рассказывали, как они куролесили прямо при Лизе. Точнее, пытались. Хорошо, что охрана успевала девочку увести. Так что… Вчера Скворцов. Сегодня Белов. А завтра кто? Хватит таскать в дом неизвестно кого.
Делает паузу, вздыхает, и у меня складывается чёткое впечатление, что он очень устал от поведения своей дочери.
– Видите, не такой уж я удачливый, как мы мне однажды сказали. Как-то вы восхищались, что у меня всё легко получается. Вот, – разводит руками, – далеко не всё.
Из него неожиданно вырывается какой-то странный смешок. Но мы находимся в ситуации, где совсем несмешно.
В этот момент мне кажется, что Воронов пытается убедить меня: у него всё отлично, но я вижу, что весь его вид, мимика, глаза кричат об обратном.
Словно… он запер где-то внутри боль и прячет её. И главное – у него получается! Но теперь я стала её отчётливо замечать после его признаний.
Его боль теперь мне видна в каждом жесте, в каждом взгляде, в каждой фальшивой ноте голоса.
Он смотрит на меня, и в его глазах читается усталость и разочарование.
– Так что мы с вами, получается, две пострадавшие стороны. Я знаю, вы обижены на меня за моё поведение, но, Марта Викторовна, я ведь на самом деле всё что говорил вам недавно – это всё не для вас, а для него.
– То есть?
– Я унижал и запугивал его, а не вас. Просто методы применял ... нечестные, скажем так. Это методика, когда запугивают через близких. Просто мне надо было надавить побольнее, посильнее, чтобы он показал себя во всей красе. Нужно было понять, насколько и чем он дорожит.
– А он мной…
– Да, он вами прикрываться, как живым щитом стал. Я был в шоке, но всё-таки думал в тот момент: сейчас Лара посмотрит на него и разочаруется, какой он ублюдок. Но этого не произошло. В итоге единственный человек, кто гордо поднял голову в этой ситуации – вы! В тот момент я в очередной раз убедился: вы удивительная!
Воронов говорит всё это, но затем осекается и замолкает. Его слова звучат как комплимент, и я невольно опускаю глаза.
– Как же получилось так, что вы вырастили такого монстра? – срывается с моих губ.
– Я тоже живу в первый раз, как все люди. И тоже совершал ошибки. Наверное, это расплата. Ну и деньги. Много денег. Они плохо повлияли на неё. Лариса долгое время не жила со мной. Её воспитывала мать, а она, как вы сами поняли – характера по отношению к Ларисе не имеет. Да она, в принципе, вообще характера не имеет. Мы были молоды… – замолкает. – Ну ладно, думаю, для начала достаточно. А то как -то совсем слезливо получается. Плюс эту информацию теперь вам переварить надо. Видели бы свои удивлённые глаза! – возвращается «искусственный» Воронов.