Измена. Первая любовь предателя
Шрифт:
— Пытаешься меня в чем-то уличить? — хитро улыбается.
— Ни в коем случае! — театрально прикладываю ладонь к груди. — Как ты могла такое подумать?
Олеся задорно хихикает.
— Ладно, надо подумать, как дотронуться до сердца мамы. А ты пока закажи мне еще пиццу, пожалуйста.
После плотного обеда мы выходим из кафе. Выпавший снег липнет к обуви, а на асфальте за нами остается вереница следов.
Направляемся в торговый центр.
Четко мы так и не сообразили, что можно подарить Даше. Ни у меня, ни у Олеси фантазия
Все мои варианты — дорогие украшения, что-то из модной одежды, крутая техника для дома — Олеся сразу забраковала.
А мне не приглянулись ее варианты, потому что самое прикольное, что дочка предложила — подарить маме звезду с неба, названную в ее честь.
Такими вещами Дашеньку уже не удивишь.
— Ну, я тогда вообще не знаю! — фыркает Олеся, когда я опрокидываю очередное ее предложение.
И я не знаю, и это жутко бесит.
И тут Олеся останавливается возле сувенирной лавки и вглядывается на полки.
— Здесь одни безделушки, — недовольно выдаю я, скрещивая руки под грудью.
— Ты сам сказал, что подарок должен быть памятным, а не дорогим. Мало ли что-то здесь найдем!
Я зависаю, уставившись на небольшой кораблик из ракушек, выставленный на застекленную витрину.
Меня окутывает дымкой воспоминаний, как мы с женой впервые поехали отдыхать к морю. Сняли коттедж на берегу, лежали на шезлонгах, попивая ледяные коктейли, а мимо нас проплывали яхты и катера.
В первый день, когда мы только приехали и пошли на пляж, моя светлокожая Дашенька так сильно сгорела, что я до нее дотронуться боялся. И вечером она плакала в подушку, скрипя зубами от боли, когда я мазал ее солнечные ожоги жирной сметаной.
Весь оставшийся отдых Даша ходила в легком белом платье с ромашками, которое полностью закрывало ее плечи и ноги.
А еще у моей жены была забавная соломенная шляпа с огромными полями… и она тогда пользовалась сладковатыми нежными духами.
Я замираю, и мне даже кажется, что я слышу их запах. Нежный, пьянящий. Закрываю глаза от наслаждения.
В предпоследний день нашего отдыха, как сейчас помню, был лютый шторм. Мы всю ночь сидели возле окна и наблюдали, как над бушующим морем прокатываются электрические узоры молний, разрезающие небо на части. А утром, когда погода разгулялась, мы ходили по берегу и собирали большие ракушки.
— Я знаю, что подарить Даше, — сообщаю я, расплываясь в довольной улыбке.
Глава 45
— Мотаемся туда-сюда, как бродяжки какие-то, — недовольно бубнит Максим, таща за собой чемоданы.
— Прекрати! — огрызается на него Олеся. — Радоваться надо, что мы домой возвращаемся.
— Было бы чему радоваться. Ты с отцом спелась. Простила его?
Я тяжело вздыхаю, иду вслед за детьми, опасаясь поскользнуться и упасть. Тащу пакеты и переноску с Томасом, который истошно орет, ошалев от холода. Нужно поторопиться, пока коту совсем плохо не стало.
Я
— Максим, да хватит тебе, — Олеся цокает языком.
— Предательница… — обиженно дуется Макс.
Я так не считаю. Рома — отец. И он хороший отец!
Когда наши дети были маленькими, он заботился о них наравне со мной. Не просто помогал, а брал на себя ответственность. Мыл, кормил, переодевал, гулял. Давал мне время отдохнуть и прийти в себя, переключиться с материнства на спорт и развитие своего бренда.
Он был нежным, ласковым и трепетным с нашими младенцами.
И я сама себе завидовала тогда, что у моих малышей такой папочка. И на протяжении всей жизни Олеси и Макса Рома был для них поддержкой, опорой и ориентиром.
— Я просто скучала по папе, ясно? — Олеська резко останавливается, пакет падает из ее рук. — Если вы такие железные, то я за вас рада! А вот я не такая! И да, я хочу общаться с папой! И это не из-за сумки, как ты теперь думаешь, Максим!
Мой сын замирает, оторопев от шока, внимательно смотрит на сестру. А у Олеси текут слезы по щекам.
Ее честная реакция просто обескураживает.
— Милая, — шепчу я, поставив пакеты и переноску с Томасом на землю.
Прижимаю дочку к себе, а сердце кровью обливается.
— Все словно о нас забыли! Одна лишь бабушка с нами постоянно говорит и говорит про папу. А ты, мам? Из тебя слова не вытянешь! — с надрывом стонет Олеся в моих руках.
— Я просто… — слов не нахожу.
Я и сама тоскую по прошлому.
— Ты сама не знаешь, чего хочешь! Сплетничаешь с тетей Миланой, а не со мной! И я понимаю, что ты меня ребенком считаешь, мама, думаешь, я маленькая. Не пойму ничего, да?
Я и правда давно честно и откровенно не говорила с детьми. И они понятия не имеют, что происходит в моей душе. Они не знают о моих надеждах на светлое будущее, не знают о моей боли.
Я отдалилась от Олеси и Макса.
Разрываясь от неоправдавшихся надежд, я забыла, что в первую очередь я — мама.
И вместо того, чтобы честно и откровенно говорить обо всем с детьми, я закрыла рот и душу на сто замков.
— Я тоже скучаю по папе, Олеся. И мне тяжело! — всхлипываю я.
Макс стоит в стороне и молча наблюдает за происходящем. В его глазах застыло что-то тоскливое, нежное, светлое.
— Поговори ты с ним нормально! Он тебя любит! — протяжно стонет Олеся.
Любит…
О какой любви речь, если он со своей Настей просто с ума сошел! Помешался на ней. Она его словно приворожила.
Куда бы я не пришла, всюду застаю пока еще моего мужа с этой овцой. А теперь она еще и беременная от него, получается. Мне же не померещился тогда тест с двумя полосками на рабочем столе Ромы.
— Мам, папа для тебя даже сюрприз приготовил! — вкрадчиво шепчет Олеся, словно выдает мне сокровенную тайну.