Измена. Право на истинную
Шрифт:
И я чувствую ее страх, тревогу и желание повыть, чтобы призвать Ивара. Три старухи не внушают ей доверия, потому что они даже не моргают. Их не удивили мои видения, как мертвецов, у которых больше не бьется сердце. Для них возможное будущее при разрыве не отличается от настоящего. Они его принимают и готовы к тому, что о Северных Лесах будут шептаться в ужасе и ждать Ивара с его белой кровожадной стаей.
— Некоторые назовут это величием и восхождением Лунного Когтя, — правая старуха недобро щурится.
— Так он опять будет в шоколаде? — возмущенно охает
— Да, не ты, маркиз, — левая провидица усмехается.
— В каком смысле? — Вестар делает бесшумный шаг, и его верхняя губа дергается в пренебрежении.
— В таком смысле, глупый мальчишка, что ты ошибся в своих ожиданиях и планах, — средняя старуха смотрит на него исподлобья. — В который раз. И не быть тебе Альфой ни в одном из узоров лунной паутины. Сейчас — твое лучшее время, Вестар, и ты в шоколаде, а не в крови.
— А я не верю в ваши бредни про предопределение судьбы, — глухо рычит и сжимает кулаки.
— Не будь ты сейчас под пыльцой дурман-травы, — шипит левая Провидица, — ты бы уловил голос Матери Луны, но ты к ней глух. Ты сильно подсел на этот яд, и он тебя меняет, отравляет и убивает, но…
— Нить со спасением твоей шкуры вспыхивает все ярче…
Стены храма сотрясает рев Ивара. Он взывает не ко мне, а к своей волчице. Вместе с ужасом от его отчаянной ярости по телу прокатывается волна паники, когда он выныривает из теней. Кровавый оскал, белоснежная шерсть в черных подпалинах, а глаза — дикие. Ни проблеска человеческого разума.
— Вот черт… — шепчет Вестар и отступает Ивар к статуе Матери Луны. — Ивар…
А нет в звере Ивара. Сердце пропускает удар, а мышцы сводит болью и судорогой от низкого рыка, который требовательно призывает свою самку.
— Может… — сипло говорю я через болезненные спазмы, — твоей пыльцы…
— Поздновато, Илина, — шепчет Вестар и делает еще один шаг назад, когда Ивар скалит в его сторону клыки, — тише, дружочек… тише…
Вновь рык, пробирающий до костей грозной настойчивостью, и моя волчица в остервенении рвется из груди. Ей тесно и душно в одежде. Ей здесь не нравится, и она, как и зверь Ивара, желает сбежать в лес и оставить все эти тревоги, которые ее нервируют во мраке звериного забытья. Она хочет быть со своим волком, а я ей мешаю страхом, слабостью и неуверенностью.
Счастье, может, зверю неведомо в человеческом понимании этого слова, но для меня это шанс отказаться от самой себя и избавиться от боли, что отравила сердце ядом. Я не я могу быть с Нареченным в гармонии и принятии, но… лишать права на него свою волчицу, которая бьется в моей душе, как в железной клетке, у меня не хватит сил. Рык Ивара нарастает, и у меня в глазах темнеет:
— Да что же вы стоите…
Не могу я бороться с разъяренным зверем и растворяюсь в его стремлении сожрать слабую человеческую душу. Хрустят суставы, мышцы режет болью, и сознание покрывается черными пятнами, а Мать Луна и не думает вмешиваться. Вероятно, она благоволит лишь волкам, ведь она связывает только их лунными нитями, а в людские души не заглядывает.
— Удачи тебе, моя милая, — шепчу
Глава 18. Я тебя везде достану
Звон колокольчиков, красные вспышки и ослепляющие искры со всех сторон. Больно. Опасность близко. Я попал в ловушку, и никак не могу найти из нее выход. Закрываю глаза, которые режут отблески от монеток, нанизанных на тонкие стальные нити, и в груди расползается тень, что все это время спала.
Не сейчас. Нет. Я ведь тебя поглотил без остатка, уничтожил и одержал победу. По позвоночнику пробегает судорога острой боли, суставы выворачиваются под мой рык и хрустят кости с хрящами морды. Агония.
Я карабкаюсь на звон колокольчиков и вспышки света. Возвращаю свое тело. Свои глаза, руки, ноги. Прорываюсь сквозь боль и конвульсии. Ладони и колени утопают в мягком мху, и кто-то накидывает на меня расшитое заговоренной нитью шелковое полотно, предугадывая попытку зверя захватить мое тело.
— Господин, — слышу голос своего безымянного слуги.
Меня мутит, из носа течет кровь и голова раскалывается, будто по затылку каждую секунду бьют молотом. Слуга помогает мне встать на слабые ноги, и придерживает за плечи, чтобы я не упал и вглядывается в глаза:
— Вы меня слышите, Альфа?
Лес полнится трелями птиц и шелестом молодой листвы. Весна. Вытираю кровь под носом. Между стволами натянуты струны с колокольчиками, монетками и красными обрывками ткани.
— Долго же я за вами тут бегал, — слуга вглядывается в мои глаза. — Искал, ловушки расставлял.
Рык. Глухой и настороженный, и в нем я узнаю свою прелестную женушку. Оглядываюсь. Стоит мохнатая красавица у зарослей орешника. Прижимает уши, скалит клыки и не мигая смотрит на меня. И я не чувствую в ней человека. Волчица от кончика хвоста до черного влажного носа.
— Ну, привет, крошка, — обнажаю зубы в улыбке. — Я же тебе говорил, что вернусь, а ты мне не верила. Выходи, малышка, на свет. Побегали и хватит.
Рык Илины нарастает. Она требует, чтобы ее Альфа явился к ней немедленно, а его сдерживают шелк и чары, в котором я чую мастерство Мариуса и свой запах. Видимо, шкатулка, которую я однажды обагрил кровью, пригодилась. Старый хитрый черт.
— Вряд ли ваша супруга вас сейчас понимает, — едва слышно отзывается слуга.
Она хочет кинуться на меня, сорвать полотно, но не рискует. Колокольчики и монетки ее нервируют и пугают. А еще она тяжело дышит.
— Будешь хорошей девочкой, то твой пушистый дружочек вернется, — недобро щурюсь. — Ненадолго, чтобы не наглел. Сволочь хвостатая.
Гневно урчит в ответ. Неуклюже, тяжело и переваливаясь с лапы на лапу, обходит по кругу пятачок с зачарованной ловушкой. С подозрением поглядывает на колокольчики, нервно облизывается, и я понимаю, что Илина как-то округлилась. Видимо, мой зверь ее балует мышами.
Вновь смотрит на меня исподлобья с настойчивым рыком, а после вскидывает морду к кронам и воет. Зовет его, и я под волной боли падаю на колени.