Измена. Право на истинную
Шрифт:
— Я? — вскидывает седую бровь. — Я просто живу, дитя. Плыву в потоке жизни и радуюсь тому, что вредная кухарка оценила одну мышку. Конечно, после того как одобрительно хмыкнула, назвала меня козлом, но сердце… — прижимает морщинистую руку к груди, — поет.
— Вы старый для нее.
— Я в душе молод.
— Это не отменяет того, что у вас длинная седая борода, тысяча морщин…
— Ты что все мои морщины пересчитала?
— Вы, — тихо повторяю, — старый для Дазы.
— Даза, — тянет Верховный Жрец, — вот как зовут эту красавицу.
И тут я понимаю, что старый козел мастерски развел
— У нее с конюхом серьезно?
— Это ее кузен.
— Да? — глаза Жреца вспыхивают восторгом. — Как интересно.
— Оставьте Дазу в покое, — сжимаю вилку. — Совесть поимейте, Верховный Жрец.
— Я в первую очередь оборотень.
— И?
— Я не могу ее оставить в покое, — вглядывается в глаза и скалится в улыбке, — она для меня теперь не кухарка, а добыча.
— Она женщина, — цежу сквозь зубы.
— Для меня это синонимы. Очень строптивая добыча, — недобро щурится, — а строптивые злят и цепляют.
— Вы отвратительны.
— Ты улавливаешь тайного посыла, да? — Жрец подхватывает жареную полевку за заднюю ножку.
Молча наблюдаю, как он отправляет в рот мышку, медленно похрустывает ею, и поджимаю губы. Он на меня намекает. Я теперь тоже строптивая добыча для Ивара, как и Даза для Верховного Жреца.
— Дошло, — закатывает глаза и недовольно фыркает, когда замечает каплю соуса на бороде. — Какие вы тут все медленные, непонятливые, — вытирает бороду салфеткой. — Как вы детей воспитывать будете?
— У вас детей нет, чтобы вы тут возмущались.
— Со стороны всегда виднее, — пожимает плечами и пренебрежительно отмахивается. — И сколько я вас таких дурных повидал на своем веку! Можно сказать, я в каком-то смысле многодетный отец. Вы для меня дети. Я многих из вас в младенчестве держал на руках. Вот ты, — грозит пальцем, — меня за этот самый палец укусила, Илина.
— Неправда.
— Правда, — щурится. — И я всегда знал, что ты лишь притворяешься милой крошкой.
— Неправда.
— И я уже тогда с окровавленным пальцем знал, что эта кусачая девочка будет женой маленькому волчонку, который расцарапал мне лицо, а после высокомерно плюнул в глаз. Вы там по лесу бегали, в игрушки играли, мечтали, доводили родителей до истерик, песенки пели, а я знал, что у вас будут дети. Ясно?
— Знали и ничего не сделали?
— Мне надо было задушить тебя тогда, когда ты мне палец чуть не откусила?
— Что?
— Если вы все знали, то были и в курсе…
— Насчет Гризы? — в насмешке вскидывает бровь. — Нет. Она человек, и вне шепота Леса. Люди для меня размытые пятна… — расплывается в улыбке, — кроме кухарочки. Я за вами двумя, может, так пристально следил, что мне была уготована встреча с этой булочкой? Так бы и съел.
— Прекратите. Вы Жрец. Вы дали клятву…
У меня лицо непроизвольно кривится. Разве может Верховный Жрец говорить о подобных вещах? Что за бесстыдство?
— Лучше бы ты мне сейчас палец откусила, — со лживой печалью вздыхает и оглаживает бороду. — Злая ты, Илина.
Зло накалываю мышку на вилку и отправляю ее в рот. Мясо нежное, сладковатое и я улавливаю мягкий пряный розмарин. Мне бы презрительно выплюнуть полевку, но вкусно и даже изысканно.
— Как ты думаешь, Мариусу сильно прилетит от Ивара? — Жрец откидывается на спинку стула и складывает ладони на животе.
— Без понятия, — прижимаю салфетку к губам.
— И сболтнет ли этот старый черт Ивару о том, что увидел в твоей душе? — переводит на меня хитрый взгляд.
Сдержанно откладываю вилку и салфетку.
— Он же в полном раздрае, — Жрец чешет щеку. — Он, конечно, обычно молчаливый, но сейчас он полон девичьих обид, которые надо обязательно высказать.
Встаю и медленно выдыхаю через нос, а затем торопливо шагаю прочь, подхватив юбку. Мариус сдаст меня с потрохами Ивару, а не желаю, чтобы перед ним раскрывали мои истинные чувства, которые я глубоко закопала в душе. И раз в Темном Чародее сквозило разочарование, то он отыскал не ненависть, не презрение и не равнодушие.
И не права я сейчас выжечь душу истериками до холодной пустыни, потому что не могу показать себя слабой. Мне бы с сыновьями скрыться от мужа и всего мира, и в какой-нибудь глуши вскрыть раны, промыть их слезами и принять реальность, в которой я обманутая жена. Тогда бы и пришло равнодушие и знание, как быть дальше.
Выскакиваю из гостиной в коридор и сталкиваюсь с Иваром, который неосознанно хватает меня за плечи, а я рявкаю:
— Пусти!
***
Темный Чародей Мариус
Анрей и Эрвин.
Глава 40. О любви
— Пусти! — повторяет Илина, а крепче стискиваю ее плечи и вот-вот перейду на рык.
Низкий, требовательный и возбужденный. Она одновременно разъярена и испугана. Щеки тронуты румянцем, глаза горят, губы приоткрыты, а дыхание сбивчивое. Если не в лес ее сейчас утащить, то точно в спальню, а там повалить на кровать, разорвать платье и добраться до ее тела. От ее сладкого цветочного запаха темнеет в глазах.
— Ивар, пусти…
— Дети спят, — отвечаю я.
Несколько секунд молчания, и Илина шипит:
— Мне надо идти, Ивар. И мне больно.
— Ты не сможешь меня долго избегать, — вглядываюсь в глаза. — И ты моя жена…
— Иди и расслабься со своей милой чародейкой, — ей приходится встать на носочки, чтобы приблизить лицо.
— Чтобы ты мне закатила новую истерику.
— Истерики не будет, — зло щурится.
— Пожалуй, ты права, — глухо клокочу в ответ, не в силах совладать над гневом, но все же разжимаю пальцы, — и моя милая чародейка будет рада мне.