Измена. Право на истинную

Рууд Рин

Я медленно моргаю. Да она разъярена похлеще, чем в прошлые разы, и если я сейчас что-нибудь скажу против, то кинется она на меня с когтями и клыками. Поэтому я молчу и держу чернильницу.

— Я прочитала эту толстый талмуд, чтобы в конце остаться ни с чем?! Ивар!

— Что? — тихо спрашиваю я.

— Дурацкая книга! — топает ногой. — Где счастливый конец?

— Он был по-своему счастлив…

— Счастлив?

— И он вспомнил ту женщину без сожаления…

— Я с этим категорично не согласна!

— Да и не в этом

смысл, — аккуратно отставляю чернильницу.

— А в чем?

— Во всей его жизни.

— Дурацкая книга! — я ярости повторяет Илина и сжимает кулаки. — И я этому автору готова уши оторвать!

— Он уже умер.

Замирает, распахивает и открывает в растерянности рот. В глазах блестят слезы, и она сипит:

— Нет… и он тоже…

Всхлипывает, а у меня сердце неожиданно пропускает удар. Вот несколько секунд назад была готова на клочки меня порвать, а теперь на грани истерики с рыданиями. Такая маленькая, хрупкая и слабая, что хочется кинуться на ее защиту и успокоить. И зверем, и человеком.

— Не зря я эту книгу каждый раз игнорировала и выкидывала, — сдавленно отзывается. — Я сразу поняла, что ее лучше не читать. Зачем ты ее перечитываешь?

— Я каждый раз подмечаю новые детали… И в этом прелесть книги, что можно в любой момент вернуться к герою…

— Который умрет!

— Все умирают.

— Да, но… Можно было иначе закончить историю? Не доходить до немощной старости и смерти… Я не должна после книги рыдать в подушку! Ты должен был меня предупредить об этом!

— Илина, — я встаю и выхожу из-за стола. — Не было там трагической смерти. Человек прожил жизнь. Хорошую жизнь, которую он созерцал, плыл в ее потоке и не страдал.

— Но он умер…

— С теплым воспоминанием о красивой женщине, которая улыбнулась ему в дождливое утро, — я на пару шагов ближе к Илине.

Губы дрожат, и успеваю заключить в ее объятия, прежде чем она кинется со слезами прочь. Она пытается вырваться, затем бьет меня слабыми кулаками, а потом захлебывается в слезах и неразборчиво шепчет, вздрагивая во всхлипах:

— Они должны были встретиться, пожениться, родить детей…

Я впервые за все это время обнимаю Илину без внутреннего сопротивления и нежелания быть рядом. Я не хочу, чтобы она плакала не потому, что меня раздражают ее рыдания, а потому, что сопереживаю ее слезам. Она замирает и поднимает лицо:

— Вот как ты хочешь… Увидеть незнакомку и пронести через года ее загадочную улыбку?

— Что? — недоуменно спрашиваю я.

— Или у тебя уже есть такая незнакомка, которая тебе улыбнулась?

— Что? — повторяю я.

— Если так, то… — вытирает слезы и шепчет, — найди ее, Ивар.

— Что? — опять говорю я.

— Не надо мне тут умирать в старости, — толкает меня в грудь, — таким печальным и вспоминать ту, которую по своей глупости взял и упустил!

Теперь недоумеваю не только я, но и мой зверь, потому что он улавливает в Илине праведный и истинный гнев.

Она злится на меня за то, что якобы в кого-то влюблен и от этой кого-то отказался.

— Да, мы женаты, у нас дети, и мы Нареченные, — хмурит брови, — но что-нибудь можно придумать.

— Илина, — отвечаю я, — нет у меня загадочной незнакомки, по которой я тоскую. Это просто книга и ко мне она не имеет никакого отношения. И читаю ее не из-за того, что герой был влюблен. Мне нравится атмосфера, настроение книги. Я будто наблюдаю за чужой жизнью со стороны.

Недоверчиво вглядывается в глаза и зло шепчет:

— И всю эту атмосферу испортила смерть главного героя.

— Пойдем, — хватаю ее за запястье и тащу за собой.

— Куда?

Она упирается, хочет вырвать руку из моего захвата, и оглядываюсь:

— Идем.

Для убедительности выпускаю из себя волчий рык.

— Ладно, — неуверенно отвечает она и неохотно следует за мной.

Я веду ее в разгромленную библиотеку. Прогоняю слуг, которые разобрали часть книжных завалов и решительно приступаю к поиску.

— Что ты ищешь?

— То, что тебе придется по душе и перебьет впечатление от “Дождливого утра”.

— Не стоит.

— А это я уже сам решу.

Через минут десять вручаю ей стопку из пяти книг:

— Вот.

— О любви? — с опаской спрашивает Илина.

— Чуток трагизма, капелька приключений и много любви, —уверенно киваю.

— Ты и такое читаешь? — переводит взгляд с книг на меня.

— Я много читаю, Илина.

— Это я знаю, — сводит брови вместе. — Вечно в библиотеке торчишь.

— Я так отдыхаю.

— Нет, тут ты прячешься от меня, — невесело хмыкает. — Хотя одно другому не мешает. От надоедливой жены тебе тоже было важно отдыхать.

— Ты пытаешься вывести нас на скандал? — устало спрашиваю я.

— Я думаю, что тебе, как мужчине, не стоило играть весь этот спектакль со мной, — с серой тоской всматривается в глаза. — И да, я хочу скандалить. Хочу по камушку тут все разнести. Хуже смерти — это жить во лжи. Ты поэтому и перечитываешь “дождливое утро”, потому что герой жил честно.

— Возможно, — убираю выбившейся локон ей за ухо, а она отступает и торопливо выходит из библиотеки, но я все равно замечаю ее легкий румянец на щеках.

Минуту вслушиваюсь в свое учащенное сердцебиение и в зверя, который удивленно затихает.

— Ну и бардак у тебя тут, — в библиотеку вальяжно входит Верховный Жрец, ковыряясь в зубах мизинцем. — Слушай, тебе бы брата выгулять в лесочке, чтобы он там за зайчиками побегал. Подозреваю, что предпримет попытку сбежать, но он там у тебя внизу буянит и требует кровавой охоты.

— Может, ты им займешься?

— Прости, но у меня тут свиданка намечается, — Жрец расплывается в улыбке. — Я почти сломил оборону этой пышечки. И мне сейчас срочно нужна поэзия, — уверенно шагает к разбросанным книгам. — Женщины любят ушами.