Измена. Предательство (не) прощается
Шрифт:
Я медленно поворачиваю голову, смотрю на него в полутьме. Его лицо кажется таким знакомым, и одновременно совершенно чужим. От этих слов мне становится только хуже.
— Хватит, Андрей, — шепчу я, пытаясь не заплакать. — Очень жаль, что до тебя это дошло так поздно. Лучше бы ты думал о нас с Марусей, когда перед другой женщиной снимал свои трусы!
Он опускает голову, тяжело вздыхает, и снова ложится на пол, укутываясь пледом. Снова — тишина.
Бывший муж молчит в ответ, и кажется, что разговор закончен. Но через несколько мгновений я слышу его усталый, почти равнодушный
— Я знаю, что у тебя есть другой мужик.
Эти слова, как пощёчина. Я чувствую, как внутри всё сжимается. Какой мужик? О чём он вообще говорит? Я стараюсь не показывать замешательства, но сердце предательски колотится. Как он вообще может меня в чём-то упрекать, когда сам предал нашу семью?
— Вас видели в городе.
Ах, вон откуда ветер дует! Моя любимая свекровь.
— Ты сейчас серьёзно? — с трудом произношу я, сжимая кулаки. — Ты обвиняешь меня? Тебе измены показались в глазах собственной матери? Вижу, что она тебя хорошо подготовила.
Андрей качает головой и, не поднимая на меня глаз, продолжает:
— Значит, правда.
Я замираю, смотрю на него, как на чужого. Эти слова обжигают.
— Правда, — с дрожью в голосе шепчу я. — Вся твоя семья всегда думала, что я недостаточно хороша для тебя. Что я — просто жена, не соответствующая вашим стандартам. Может быть, именно поэтому ты так легко ушёл к другой? Тебе нужен был предлог. А твоя мама подкинула его.
Он криво усмехается, как будто моя попытка объясниться только подтверждает его правоту.
—Зато теперь, у меня появился мужчина, который мной восхищается! — безбожно вру я, чтобы сделать ему так же больно, как он сделал мне.
— Рад за тебя, — произносит отстранённо, хладнокровно, и от этого мне становится только хуже.
— Мне твоя радость не нужна! — Я почти кричу, но сдерживаюсь, чтобы не разбудить Машу. — Прибереги её для Светланы! А за меня есть кому радоваться.
Андрей прикрывает глаза и выдыхает, словно пытается сдержать вспышку гнева:
— Знаешь, я всегда думала, что в браке нужно работать, даже если это тяжело, — говорю я, чувствуя, как в голосе проскальзывают нотки отчаяния. — Но, видимо, ты решил, что проще сбежать, найти ту, кто ничего не требует, — продолжаю вколачивать гвозди в крышку гроба нашей семейной жизни. — Её жизнь была для тебя лёгкой, пока я разбиралась с Машей, домом, бытом… Слишком тяжело оказалось быть настоящим мужчиной в этом доме, да, Андрей?
На секунду мне кажется, что он не выдержит, что он сорвётся, что его лицо исказится от гнева. Но он остаётся спокойным, и это спокойствие причиняет боль даже сильнее его слов.
— Ты всегда знала, как задеть меня, — тихо отвечает он. — Но откуда тебе знать, как там у меня было?
— Так, ты сам мне говорил, что тебе надо было напряжение снимать в обед! Разве, не так?
— Так, — рявкает.
— Тогда что ты здесь делаешь, Андрей? — спрашиваю я, горечь пропитывает каждое слово. — Зачем мучить нас обоих? Понимаешь ли ты, что своим появлением только усложняешь всё? Маше будет гораздо больнее, если ты снова исчезнешь.
— Я делаю это ради неё. Ты не хочешь меня видеть, я это понимаю.
Он отворачивается, и в полутьме мне кажется, что я вижу проблеск сожаления. Впервые мне становится страшно от осознания, что, возможно, он действительно сожалеет о случившемся.
Наступает молчание, давящее и болезненное. Я не могу подобрать слов. На этот раз мне больше не за что зацепиться, потому что я вижу перед собой не того, с кем провела столько лет, а совершенно чужого человека.
Стараясь не смотреть на него, поворачиваюсь лицом к стене и укрываюсь одеялом, пытаясь спрятаться от этой жестокой реальности. Спустя несколько минут слышу, как Андрей тихо ворочается на полу, устраиваясь поудобнее. От обиды и бессилия мне хочется плакать, но я зажимаю рот рукой, чтобы не выдать своих чувств.
Утром я просыпаюсь рано, хотя почти не спала. Первые лучи солнца пробиваются сквозь шторы, разливая мягкий свет по комнате. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть его на полу, но он уже ушёл. Плед аккуратно сложен у кровати, а подушка лежит на своём месте, будто его здесь и не было. Лишь лёгкий запах его парфюма напоминает о ночи, которая тянулась бесконечно.
В доме тихо. Маша, должно быть, ещё спит. Я встаю, иду на кухню и машинально включаю чайник. Слышу лёгкие шаги за спиной — оборачиваюсь и вижу Марусю, сонную, с растрепанными волосами и мягким одеялом, которое она тащит за собой.
— Мам, а где папа? — спросонья шепчет она, потирая глаза.
Вопрос пронзает меня, как холодная игла. Я заставляю себя улыбнуться и спокойно говорю: — Он ушёл рано утром, солнышко. Но вчера он с тобой поиграл, да?
Маша кивает и улыбается. Я вижу, как её лицо светится от счастья, и мне больно осознавать, что эта мимолётная радость скоро сменится разочарованием.
— Папа обещал, что скоро придёт опять, — говорит она с уверенностью, от которой сжимается под ложечкой. Её детская наивность и вера, что всё ещё может быть как прежде, просто невыносимы.
Я киваю, не в силах ответить, и отвожу взгляд, боясь, что Маша заметит мою горечь. Она спешит за стол, а я готовлю ей завтрак, стараясь сосредоточиться на привычных действиях. Чайник шумит, и этот звук кажется мне утешительным в тишине, заполнившей кухню.
В какой-то момент слышится стук в дверь, и моё сердце учащённо бьётся. Я вспоминаю, как ещё недавно такие моменты наполняли меня ожиданием, радостью, а теперь — лишь тревога и боль. Я подхожу к двери и открываю её, стараясь выглядеть спокойной.
Это Андрей. Он вернулся, и его лицо напряжено, как будто он принял тяжёлое решение.
— Можно войти? — говорит он, осторожно бросив взгляд на Машу, которая сидит за столом, что-то лепечет себе под нос и даже не замечает его появления. — Я свежих круассанов с вишней принес. Их Маша любит.
Я молча отхожу в сторону, пропуская его. Закрываю дверь, поворачиваюсь к нему и начинаю, стараясь сохранить голос на грани шёпота:
— Ты издеваешься?
Андрей немного сжимает пакет с выпечкой.